Александр Кушнир - Майк Науменко. Бегство из зоопарка

Среди друзей Майка существует несколько версий возникновения идеи будущего альбома LV. Одна из них гласит, что пародийная направленность новых песен родилась в голове у лидера «Зоопарка» после прослушивания магнитофонных опусов певца-затворника Юрия Морозова. Тот работал звукоинженером на фирме «Мелодия», а по ночам записывал на казенной аппаратуре бесконечные альбомы псевдофилософского толка: «Евангелие от Матфея», «Вишнёвый сад Джими Хендрикса», «Кольцо времен», «Свадьба кретинов».

Сидя дома у Коли Васина, Майк завел разговор о религиозных экспериментах Морозова — мол, насколько сильно они оторваны от реальной жизни.

«Хорошо бы все это простебать и сделать рок-н-ролл», — с улыбкой заявил Науменко, после чего начал имитировать твист — как актер Моргунов в кинофильме «Кавказская пленница» — и громко петь: «Харе Кришна, Харе Кришна!!!»

Эта идея нашла свое отражение в «Песне Гуру» — одной из центральных композиций нового альбома.

«Везде есть люди, которые любят помногу говорить о дзен-буддизме, Кришне, Раме, но мало что понимают в этом, — так объявлял Майк эту песню на концертах. — „Песня Гуру“ посвящается всем им. Если вы меня упрекнете в том, что она похожа на Высоцкого, то будете совершенно правы».

Итак, летом 1982 года Майк замахнулся на альбом пародий, но пародий глубоких, местами трагических, а местами — стебных. Безусловно, это была выстраданная концепция: песня «Я не знаю, зачем я живу» — посвящение Свину, «Белая ночь / Белое тепло» — Лу Риду, «Лето» — Виктору Цою, «21 дубль» — Леонарду Коэну, и, наконец, «Песня Гуру» — Юрию Морозову и Аркадию Северному.

Теперь Науменко, блестяще знавший западную рок-культуру, выстраивал свой имидж на скептическом отношении к модным салонным философиям. В интервью для этой книги Гребенщиков подтвердил мои догадки, заявив, что песня «Растафара» являлась стебом Майка на тему увлечения «Аквариума» музыкой Боба Марли, The Wailers и идеями растафарианства.

«Я не имею ни малейшего представления, почему мы начали слушать и играть регги, — уверял меня лидер „Аквариума“. — У Севы Гаккеля в соседней комнате жили хиппи — и они слушали Джими Хендрикса и Дженис Джоплин. А мы на их фоне выглядели, как чудовища: приходили поздно ночью, нажирались и громко слушали Марли, Sex Pistols, The Police и Devo. Параллельно мы пытались курить траву, и иногда это у нас получалось».

«Растафару» и другие новые композиции Майк записывал в крохотной учебной студии театрального института на Моховой. Произошло это буквально через несколько месяцев после того, как Панкер устроился туда работать звукорежиссером — естественно, не без помощи отчима. В этой студии уже несколько лет трудился фотограф Сергей Свешников, который в 1979 году сделал несколько пробных сессий Гребенщикова с Гаккелем, а затем в ночное время умудрился записать фортепианный альбом Курёхина, изданный в Англии под названием The Ways оf Freedom.

Явных недостатков у студии театрального института было, как минимум, два. Во-первых, запись можно было осуществлять только летом, когда в здании на Моховой заканчивались занятия. Вторым минусом было то, что в связи со строгой пропускной системой сюда оказалось невозможно приносить барабаны. Поэтому все композиции Науменко сделал в сопровождении одолженного у Тропилло ритм-бокса «Электроника», с которым группа «Кино» записывала альбом «45».

«Я наконец-то договорился со студией и недавно начал делать сольный альбом, — писал Майк друзьям в августе 1982 года. — Готово уже шестьдесят процентов материала, на следующей неделе надеюсь все закончить. Запись производится в устрашающих условиях на двухканальном аппарате. Думаю, что The Beatles в 1963 году писались в более приемлемой обстановке. Но пока все получается не очень отвратительно, и какие-то неплохие номера там есть. К сентябрю все будет готово.…»

Материал, принесенный Науменко в студию к Панкеру, был настолько же интересным, насколько и сырым. Часть вещей приходилось доделывать с помощью друзей и знакомых музыкантов. На нескольких песнях Майку подпевал и подыгрывал Гребенщиков.

«Композиция „Лето“ записывалась очень легко, — вспоминал Панкер. — В студию зашел Гребенщиков, который пальцами на драм-машине наигрывал всякие колокольчики. Когда приходил Борис, вокруг наступало всеобщее умиротворение. Сейчас кажется, что он появлялся случайно, но ему тут же находилось дело. Например, под его влиянием была сделана финальная вещь „Сегодня ночью“».

В «Песне Гуру» басист Илья Куликов придумал «реплики из зала» и ловко стилизовал всю композицию «под кабак». Вернувшийся из Петрозаводска Храбунов сыграл запоминающее гитарное соло в песне «Белая ночь / Белое тепло», сочиненной Майком во время ночных прогулок с Вилли Усовым.

«В этой композиции было много наложений, и может быть, поэтому она мне не нравилась, — откровенничал Панкер. — Равно как и „Песня Гуру“ — я не понимал, как Майк, такой мягкий человек, мог написать такую песню. А вот „Растафара“ получилась очень здорово, хотя Науменко считал это стебаловом».

В трагической песне «6 утра» партию гитары исполнил общий знакомый Юлий Харитонов — создатель мифической группы «Винни Пух», забредший «на огонек» и нарвавшийся на предложение записать соло. Примечательно, что сам Науменко никогда не считал себя великим музыкантом и старался гитарные проигрыши обходить стороной. Тем не менее, соло в песне «Я не знаю, зачем я живу» Майк придумал сам и искренне им гордился. Также он сыграл несколько сольных партий и в других композициях, каждый раз подходя к процессу максимально ответственно.

Спустя две недели запись альбома была закончена. Майку оставалось продумать оформление, драматургию и наложить шумы. Для шумов в студии использовались немецкие грампластинки, которые применялись на фирме «Мелодия». В интродукции к композиции «Завтра меня здесь не будет» Науменко разместил звуки вокзала, перед которыми женский голос объявлял на немецком языке: «Фрагмент двадцать четыре. Отправление поезда». Перед «Увертюрой» Науменко захотел поставить цитату из классической музыки, причем — обязательно со скрипками.

«В процессе работы со студентами мне приходилось включать им массу классической музыки, — рассказывал мне в 1997 году Панкер. — Для начала я предложил Майку Вивальди и Моцарта, но он гордо отказался. Потом мы откопали в фонотеке пластинку с „Полетом валькирий“ Вагнера. Майк вспомнил, что он его когда-то слышал и ему понравилось. Все остальное было делом техники. Я поставил виниловый диск на проигрыватель, а Майк с первого раза угадал с ручками на пульте — одной плавно уменьшил громкость пластинки, а другой как бы издалека подвел первые гитарные аккорды „Увертюры“».