Филипп Голиков - Записки начальника Разведупра. Июль 1940 года – июнь 1941 года

Советский уполномоченный по отгрузке М. Гусев рассказывал, как ему ежедневно приходилось ездить по железнодорожным станциям и портам для наблюдения за ходом погрузки и отправки судов в Советский Союз, на месте разрешать многие вопросы, возникавшие в этом важном деле.

В начале 1942 года в порту Филадельфия на железнодорожных путях саботажники создали такую пробку из различных грузов как советских, так и других стран, что американский порт и железнодорожный транспорт оказались в беспомощном состоянии. Гусеву и его помощникам пришлось непосредственно включиться в административные функции портовых и железнодорожных властей, чтобы помочь быстрее обеспечить элементарный порядок и организованность.

Вот в какой обстановке происходила загрузка пароходов «Капир», «Анверс» и «Норд Кинг». Но, как бы то ни было, в конце концов она завершилась, и первый из этих пароходов 30 августа 1941 года вышел из нью-йоркского порта в направлении Советского Союза. Вслед за ним в далекое и нелегкое плавание отправились «Норд Кинг» и «Анверс». Уже одно то радовало, что первые партии военных материалов пошли туда, где они были нужнее всего. Дело, ради которого советская военная миссия приехала в США, неуклонно двигалось вперед.

Тем временем советская военная миссия продолжала выполнять возложенные на нее задачи. В очередной встрече с генералом Бернсом мы вновь поставили вопрос о поставке Советскому Союзу средних и легких танков, минометов, полевых орудий и другого вооружения. При этом выразили даже готовность приобрести некоторое количество гаубиц из запасов 1917 года, которые американцы предлагали нам ранее. Но, как и до сих пор, очередное обсуждение вопросов у Бернса никаких практических результатов не дало.

К этому времени мы получили сообщение за подписью Молотова о том, что срок совещания представителей трех держав в Москве неизвестен.

Как видно, подтверждалось сообщение корреспондента одной чикагской газеты о тенденции к затяжке этого совещания до конца сентября.

Под влиянием оттяжек и проволочек у меня усилилась потребность высказать Москве наболевшие за последние пять дней вопросы: 25 августа послал телеграммы в Совет народных комиссаров – Сталину, в Наркомат иностранных дел – Молотову и в Генеральный штаб – Шапошникову. В этих телеграммах настоятельно просил отозвать меня на Родину и оставить на моем месте А. К. Репина. Свою просьбу я мотивировал тем, что в данной обстановке я не могу считать необходимым и оправданным находиться здесь ни в роли главы советской военной миссии, ни тем более в качестве заместителя начальника Генерального штаба Красной армии. Действительно, работа военной миссии все больше смыкалась с повседневной деятельностью советско-американской торговой организации и закупочной комиссии. Аналогичным было и положение с «Комитетом трех», где наши интересы отстаивал посол Уманский. Я не говорю уже о том, как хотелось мне скорее попасть в действующую армию.

Когда об этом наш посол сообщил Г. Гопкинсу, тот только развел руками, пожал плечами и не произнес ни слова. Гопкинс принимал Уманского в постели, так как снова плохо себя чувствовал. Держался дружелюбно и доброжелательно, но от обсуждения вопросов помощи нам вооружением уклонился.

26 августа американцы сообщили, что отпускают нам тысячу штук пулеметов «Томми-ган» с патронами. Приняли они решение и об удовлетворении нашей заявки по авиационным бомбам, но при этом в первые сроки поставлялась лишь небольшая их часть, основные же поставки растягивались на более длительное время. И здесь проявилась политика затягивания поставок.

Правда, надо сказать, что примерно в эти же дни мы получили обещание американцев поставить нам до конца 1941 года, кроме обещанных ранее самолетов, еще 84 истребителя, 1000 разведмашин «Джип», 1000 ручных пулеметов «Томми-ган». Что касается других заявок, особенно по бронеплитам, быстрорежущей стали и твердым сплавам, то все это вновь откладывалось до совещания в Москве.

Между тем приближалось к концу мое пребывание в Соединенных Штатах Америки, так как 27 августа я получил разрешение возвратиться в Москву. Оставшиеся дни до моего отлета из Вашингтона прошли под знаком подготовки к возвращению домой. Состоялись последние деловые встречи. Одна из них – с адмиралом Старком, возглавлявшим военно-морской штаб США. Непродолжительная беседа касалась возможности приобретения нами некоторого количества пикирующих бомбардировщиков, летающих лодок, а также зенитных орудий, авиационных и глубинных бомб. И эта беседа, по сути дела, ничего не дала. Мотивировка все та же – нехватка этих видов вооружения у самих США. Оставалась лишь надежда на получение некоторого количества бомб. Характерно, что во время этой встречи руководители американского морского штаба высказались о желательности посылки своих представителей на советско-германский фронт.

Один из последних дней своего пребывания в США я посвятил деловому свиданию с А. Гарриманом. Аверелл Гарриман входил в когорту ближайших соратников Рузвельта. Сначала он был представителем США в Лондоне по вопросам снабжения Англии оружием и военными материалами, координировал программу ленд-лиза, затем, в 1943–1946 годах – американским послом в Москве. В сентябре 1941 года возглавлял делегацию США на Московском совещании трех держав. Гарриман долгое время находился на политическом горизонте Соединенных Штатов Америки, играя далеко не последнюю роль во внешнеполитической деятельности страны. Он внес полезный вклад в подписание Московского договора 1963 года о запрещении испытаний ядерного оружия в атмосфере, в космическом пространстве и под водой [214] Бессрочный договор о запрещении испытаний ядерного оружия в атмосфере, космическом пространстве и под водой был подписан в Москве 5 августа 1963 г. главами внешнеполитических ведомств СССР, США и Великобритании. (Примеч. сост.) .

Наша встреча с Гарриманом состоялась 30 августа 1941 года. В беседе участвовали посол К. А. Уманский и я.

Гарриман был трезвым политиком и деловым человеком, неплохо знавшим вопросы производства и снабжения. Видно было, что он хорошо понимал сложившуюся международную ситуацию, при которой в борьбе против фашизма объединились государства с различным общественно-политическим устройством. Конечно, его позиция объяснялась не симпатиями к коммунизму, а реальной оценкой обстановки, пониманием той опасности, какую представлял гитлеризм для судеб других государств, в том числе для Соединенных Штатов Америки.

Что касается состоявшегося тогда у нас разговора, то он, помнится, принял довольно напряженный, острый характер и возлагавшихся на него надежд не оправдал. Чувствовалось стремление американцев отложить решение практических вопросов по поставкам в СССР до Московского совещания, а сами поставки оттянуть до весны 1942 года. Мне особенно почему-то запомнилось, что Гарриману хотелось еще до совещания в Москве договориться с англичанами, чтобы затем проводить с ними единую согласованную линию. Поэтому Гарриман и намерен был по пути в Москву побывать в Лондоне.