Владимир Губарев - А-бомба. От Сталина до Путина

8 марта 1949 года был получен первый слиток плутония. А. С. Займовский должен был принять его в своем цехе № 4, где должны были изготавливаться детали для будущей А-бомбы. В сопровождении солдата охраны слиток был доставлен в цех. Вес его составлял 8,7 грамма.

Контрольные измерения показали, что слиток удовлетворяет всем требованиям конструкторов оружия.

Через несколько дней поступил второй слиток. Он был чуть «тяжелее»… А затем плутоний стал поступать регулярно. Слитки вскоре достигли массы 50–60 граммов.

А. А. Бочвар днем и ночью находился в цехе № 9, где шли плавки плутония.

Л. П. Сохина приоткрыла некоторые тайны того времени:

«Сейчас страшно вспомнить: крупнейшие ученые, цвет науки нашей страны безвыездно более года жили вблизи цеха. В то время выбрасываемый из вентиляционной системы воздух не очищался от радиоактивных веществ. Листья берез, растущих вокруг цеха, и домики ученых были радиоактивными. Профессор А. Н. Вольский часто приносил листочки на замер к дозиметристам, и они здорово „щелкали“. Можно себе представить, сколько плутониевой пыли было в воздухе рабочих комнат. Индивидуального дозиметрического контроля в то время еще не было, но замеры на загрязненность поверхностей плутонием и гамма-активностью проводились. В воздухе рабочих зон активность по альфа составляла сотни тысяч доз. Многие химики в первые годы получали по 50–100 бэр/год. Фактически же интегральная доза радиационного воздействия у них была существенно выше за счет значительного поступления плутония в организм».

К сожалению, иногда случались аварии.

В специальной камере слиток зачищался металлической щеткой от шлаков. Это была уже привычная операция.

После очередной смены иногда требовалось промывать камеру спиртом. Что и было сделано накануне. Но оператор не знал об этом. Проскочила крошечная искорка – пары спирта взорвались. Оператор получил ожог лица, его отбросило в сторону от камеры.

Слиток плутония пропал…

Паника поднялась страшная, так как воздух был загрязнен до сотен тысяч доз по плутонию!

Тут же появился Андрей Анатольевич Бочвар. Попросил всех немедленно покинуть помещение. Сам остался в комнате, все внимательно осмотрел. Слиток плутония он нашел в пальце перчатки, которую сорвало с руки оператора.

Внутренняя доза облучения плутонием у академика Бочвара была такой же, как у оператора, будто во время взрыва он сам находился здесь…

Многое было сделано за минувшие полвека, чтобы обеспечить безопасность на предприятиях, где ведутся работы с плутонием, но они по-прежнему остаются в современной промышленности, пожалуй, самыми опасными.

Почему их называли «крючками», сказать трудно. Наверное, из-за придирчивости, положенной им по должности. Они появились на 20-м заводе вскоре после испытания первой бомбы, и теперь уже «всевозможные импровизации» (как говаривал сам академик Бочвар) закончились. «Крючки» осуществляли государственный контроль за изделиями из плутония, они же выдавали окончательное «да» или «нет».

Складывалась парадоксальная ситуация: технологические параметры устанавливали те, кто получал плутоний, то есть А. А. Бочвар со своими ближайшими помощниками А. Н. Вольским, И. И. Черняевым и А. С. Займовским. Их подписи стоят практически подо всеми инструкциями и документами, определяющими технологический процесс. И теперь они же сами должны безукоризненно выполнять каждый пункт документа – для этого на заводе № 20 и появились «крючки».

Это были специалисты высокой квалификации. Один из них – И. С. Головнин.

Он начал восхождение к плутонию в 1944 году, когда оказался в воинской части при исследовательском институте боеприпасов. Здесь он сначала отливал корпуса мин, а затем уже в качестве техника служил в артиллерийско-рентгеновской лаборатории. Занимался он импульсной рентгеновской съемкой снарядов при вылете их из ствола и в полете. Во главе лаборатории были В. В. Татарский и В. А. Цукерман. Чуть позже их фамилии станут весьма известными в Атомном проекте. И вполне естественно, что их сослуживцы будут сразу же привлечены к проекту, так как такого рода специалистов можно было в то время по пальцам перечесть.

К этому времени И. С. Головнин успел закончить Механический институт в Москве, а путь оттуда был один – в ПГУ, где уже была сформирована «группа приемки особого заказа». Слово «плутоний» тогда не употреблялось, да и в русском языке его просто не существовало.

И. С. Головнин сразу же попал на завод № 20 – единственное место в стране, где плутоний тогда все же был… Здесь он начал работать с академиком А. А. Бочваром, а точнее – оценивать то, что делала группа ученых.

Он вспоминает:

«Непосредственные контакты в цехе с Андреем Анатольевичем у меня были только при возникновении каких-либо технологических неясностей в производстве, которые сразу же им тщательно осмысливались с последующим уточнением технологических требований. Редко операции требовали повторения. Поражала исключительная наблюдательность А. А. Бочвара. В памяти его откладывалось буквально все. Как-то при измерении нейтронного фона слитка мне вздумалось пальцем (конечно, в перчатках) провести вдоль продольной трещины по слитку. На перчатке остался черный след оксида. Вполголоса произнес: „Мажется!“ Через много лет уже в институте в лаборатории кто-то из сотрудников сделал то же самое, и А. А. Бочвар сразу же заметил: „Головнин бы сказал – мажется!“».

Память обычно сохраняет самые трудные и необычные мгновения жизни. Они вспоминаются сразу же, как только речь заходит о прошлом. Почти все участники Атомного проекта помнят до деталей те дни, когда надо было выпускать «комплект 03». Инженеры и «крючки» не покидали цеха завода по три-четыре смены. Большие начальники днем и ночью появлялись в цехе и, расспрашивая мастеров и рабочих о положении дел, интересовались, что мешает им работать быстрее. Все сразу же почувствовали, что «в воздухе пахнет премиями и наградами».

Так и случилось, когда в газетах появилось сообщение об испытании водородной бомбы.

А Головнин неожиданно для себя получил необычную награду:

«Сохранилось в памяти одно из посещений знаменитого „домика академиков“ в поселке Татыш. Александр Семенович Займовский попросил зайти помочь устранить какую-то неисправность клавиатуры пианино, приобретенного им во время длительной командировки для развлечения по вечерам. Мне открыл дверь Андрей Анатольевич, попросил подождать немного Займовского и дал почитать „Правду“, в которой я обнаружил таблицу тиража. Сверив с имевшимися номерами облигаций в записной книжке, к удивлению своему увидел, что впервые в жизни выиграл аж пять тысяч рублей! Пошел в комнату Бочвара. Он подтвердил выигрыш, повел меня в столовую попить по этому поводу шампанского. Достал бутылку, а она пустая! Он смутился: „Экий безобразник Займовский, ведь только что купили, а он ее выпил!“