Михаил Алексеев - «Верный Вам Рамзай». Книга 1. Рихард Зорге и советская военная разведка в Японии 1933-1938 годы

Крепко целую Алекс. 1.4.37»

Резолюция Гудзя: «т. Римм. Ознакомьте т. Карина. 20.4.37».

Выписка из письма Урицкого Боровичу:

«Дорогой Алекс!

1. Ваши письма и почта от 1 апреля получены…

16. Из Ваших последних телеграмм видно, что Бедняк не привез никаких материалов. Сообщите, сделал ли он Вам устный доклад об организации самоедских дивизий и т. д., о чем он должен был узнать у Приятеля и Танака. Это задание было мною дано Бедняку до его связи с Вами…

Наши указания, данные для Танаки, остаются полностью в силе для всей группы Бедняка, но для Приятеля их необходимо уточнить. Приятель работает в штабе дивизии и, судя по всем предшествующим материалам, имеет допуск к мобилизационным документам и другим секретным материалам штаба дивизии…

Подчеркиваю, нас интересуют все вопросы о японской армии и, если Бедняку не удастся достать заказанное нами, пусть дает все, что имеет отношение к армии, но не материалы, которые мы можем получить из легальных источников…

18. Одновременно с этим письмом перевожу Вам для организации Рамона на 4 мес. 4.200 ам. долл. Выдачу денег производите в сроки по Вашему усмотрению из расчета в месяц:

а/ содержание Рамону — 250 ам. долл.

ему же на орграсходы /включая оплату квартиры Монаха 175 м. и квартиры Клейна — 145 м./ — 200 — //-

б/ содержание Клейна — 200 — //-

в/ содержание Ганса — 200 — //-

г/ содержание Морица — 45 — //-

ему же на орграсходы — 15 — //-

д/ содержание Бедняка и его людей — 60 — //-

ему же на орграсходы /ориентировочно две поездки с островов в Ширму и опер. расходы/ — 240 — //— на 4 мес.

Всего месячный расход определяется в сумме 1050 ам. долл. Семье Морца высылается из расчета с 1.1. по 1.8.

Сообщите, оправдывается ли в настоящее время оплата квартиры Монаха, что она из себя представляет и как может быть использована».

Борович упорно добивался разрешения приезда в Центр для доклада:

«Дорогой С.П.

Ожидаю Вашего разрешения выехать к Вам для доклада, о чем я ходатайствовал в прошлом письме. Я очень надеюсь, что Вы найдете мой приезд полезным и необходимым и телеграфно разрешите мне выехать в мае, так как этим облегчите мне отправку жены, которая в мае уезжает и сопровождать которую я бы очень хотел…

Вашу телеграмму для меня и Бориса получил и, как доложил Вам, принял к руководству и исполнению… Во-первых, я думаю, С.П., что нет основания оценивать мои действия в отношении Бориса, как склоку, я даже не пойму, на основе каких данных Вы могли прийти к заключению, что здесь с моей стороны имеется склока или даже элементы ее. Во всем деле Бориса я руководствовался пользой для дела, что Вы можете усмотреть из всей, к сожалению, довольно обширной переписки о Борисе…

Алекс».

Резолюция Гудзя: «т. Римм. По-моему, Алексу надо сообщить о подготовке работника вместо него. Принимать дела надо там. Его выезд может состояться после приезда… (нрзб, зачеркнуто. — М.А .). Доложите т. Валину. 20.4».

Свою позицию по отношению к конфликту Боровича со Скорпилевым дал и «Артур» — Краутман, после того как его самого Центр обвинил в «участии в склоке»: «Дорогой Директор! Получил Ваше письмо от 22.3. № 3, в котором мне делается предупреждение за то, что я также принял участие в склоке.

Я не знаю, результатом чьей информации явились такие выводы. Лично я был убежден и на этой точке зрения стою и сейчас, что я сделал все возможное, чтобы отношения Алекса с нашими работниками и, в частности, с Борисом, отражались на всей нашей работе.

Проистекает это, как мне кажется, в первую очередь, вследствие крайне резкого и невыдержанного характера Алекса. Это сказывается не только на его отношениях с Борисом, но и в его отношениях почти со всеми товарищами нашей колонии здесь. Может быть, в этом Алекс не виноват, это черта характера, с которой ему самому трудно бороться. По этому поводу я множество раз и с самыми хорошими пожеланиями и со всей откровенностью говорил с Алексом. Иногда он соглашался, и тогда на некоторое время наступало умиротворение, но это длилось, как правило, недолго.

Я отнюдь не хочу оправдывать Бориса, он очень во многом виноват и, прежде всего, в том, что у него нет к нашей работе такого отношения, которое должно быть и которое мы обязаны требовать от каждого нашего работника. Но в этом отчасти я считаю виновным и Алекса и себя. Вскоре или почти сразу после приезда Алекса, началось постепенное отстранение Бориса от многих частей нашей работы и это, естественно, повлияло на его настроение. Очевидно, наша (моя и Алекса) задача должна была заключаться в том, чтобы это преодолеть во что бы то ни стало, мы это с достаточной резкостью и с необходимым напором не делали.

Мои личные отношения с Алексом не раз принимали резкий характер. Происходило это исключительно по вопросам той или иной оценки нашей работы. Возможно, что по тем или иным вопросам я ошибался, но считал своей обязанностью открыто и прямо докладывать мои мнения по вопросам, в которых я держался иной точки зрения. К сожалению, Алекс не переносит критики его действий и ему совершенно не присуща самокритика. Некоторые вопросы, по которым у нас имелись расхождения, я докладываю Вам:

1. Со дня приезда и до 26 декабря, т. е. на протяжении 8-ми месяцев, Алекс ежедневно (за очень редким исключением) посещал коробку (консульство. — М.А .) и переплетную (резидентуру. — М.А .). Я считал, что это не вызывается необходимостью, что от этого не увеличится оперативность, но что это может нанести серьезный вред. Я доказывал Алексу, что в случае чего-либо срочного он будет немедленно извещен. Хотя он приезжал в коробку только на полчаса или на час, но ежедневно, и поэтому это бросалось в глаза и, естественно, что очень быстро его расконспирировало перед людьми нашей колонии и боями, мимо которых почти невозможно попасть в переплетную (резидентуру. — М.А .).

2. Первое обстоятельство было бы не столь серьезным, если бы у него не было столь большого количества связей. Он был связан в Ширме больше, чем с 20-ю людьми. Кроме того, встречался с людьми в городе Михаила (Тяньцзине. — М.А .). Помимо указанных людей (это наши люди), он непосредственно держал связь с Максом, человеком для нас темным, не проверенным, связанным с сапожными делами. Последнее, т. е. связь с Максом, кажется мне совершенно недопустимой для человека, который систематически связан со всеми нашими людьми на улице. Это и был второй пункт, по которому я не соглашался с Алексом.

Сейчас произошли аресты групп сапожников (лиц, добывавших и, возможно, изготовлявших паспорта. — М.А .), которые торговали точно теми же, т. е. тех же стран сапогами, которые предлагает нам Макс. Считаю, что источник получения у Макса и у этих людей, вероятно, один и тот же, вопрос только в линиях связи. Необходимости Алексу связываться с Максом непосредственно никакой не было, ибо Макса знал я и Борис. Я брал у него уроки анг. языка и в разговорах установил его причастность к сапожному делу и возможность его использования. По приезде Алекса я передал Макса ему в качестве преподавателя анг. языка с тем, чтобы и он к нему присмотрелся, однако, мне кажется, не было необходимости в том, чтобы он с ним себя связал по сапожным делам.