Мэри Габриэль - Женщины Девятой улицы. Том 1 [Ли Краснер, Элен де Кунинг, Грейс Хартиган, Джоан Митчелл и Хелен Франкенталер: пять художниц и движение, изменившее современное искусство]

Волею судьбы нью-йоркские художники по-новому взглянули на самих себя и на свое творчество именно в тот момент, когда определенные силы в Европе совершенно открыто заявили о намерении уничтожить современное искусство. Гитлер и его приспешник Йозеф Геббельс понимали: для создания нового общества нужна новая мифология, и без искусства тут не обойдешься. Они не могли допустить существования независимых голосов, способных порождать мысли и пробуждать чувства, противоречащие их планам создания «чисто» арийской Германии. Это государство должны были населять легко поддающиеся манипуляции люди, которые в полной мере отвечали бы нацистским идеалам [199] Hellmut Lehmann-Haupt, Art Under a Dictatorship , 43, 243–44. Леманн-Хаупт пишет, что тоталитарному режиму угрожает не некое внутренне присущее современному искусству политическое содержание, а сила его свободного выражения. . Поэтому с самого начала своего канцлерства Гитлер истреблял любое искусство, не отражавшее его эстетических приоритетов. Более того, согласно его приказу любой художник, который требовал свободу самовыражения, подлежал стерилизации или «наказанию» [200] Chipp, Theories of Modern Art , 459. .

Летом 1937 г. одновременно с открытием выставки одобренных нацистами художественных произведений в мюнхенском Доме германского искусства Гитлер с гордостью объявил эту политику официальным курсом. Все сказанное им тогда резко противоречило тому, во что верили нью-йоркские художники. Гитлер, в частности, заявил: «здоровое» искусство не может быть интернациональным; оно должно быть национальным и отражать идеалы конкретной страны. По его словам, художники обязаны творить не ради самовыражения и не для самих себя. Их долг — выражать чаяния народа и создавать произведения искусства, приносящие пользу соотечественникам. И наконец, он сказал, что отныне в Германии строго запрещено любое произведение искусства, если оно непонятно смотрящему с первого взгляда и идея его автора не лежит на поверхности [201] Chipp, Theories of Modern Art , 477–483. . Примеры запрещенных работ — образцы так называемого дегенеративного, вырожденческого искусства — на момент этой речи уже были выставлены в другом месте Мюнхена. В одно складское помещение оказались втиснуты 16 тысяч произведений почти 1400 художников, в том числе картины Сезанна, Пикассо, Матисса, Гогена, Ван Гога, Брака и Макса Эрнста. По приказу Геббельса их собрал из разных коллекций любимый художник нацистской партии профессор Адольф Циглер. (Критики прозвали его Мастером Лобкового Волоска из-за его болезненной склонности в мельчайших подробностях изображать обнаженное человеческое тело.) После демонстрации населению образцов «вырожденческого искусства» произведения, имевшие международную ценность, распродали с аукциона, в основном швейцарским коллекционерам. Остальные было приказано сжечь [202] Chipp, Theories of Modern Art , 474; Lehmann-Haupt, Art Under a Dictatorship , 78–82. .

Музей современного искусства в Нью-Йорке принялся спасать ситуацию. Он постарался выкупить как можно больше произведений, оказавшихся вне закона, и помогал их авторам уехать из городов, где бесчинствовали нацисты. Мольбы о помощи от художников, а на самом деле от всех граждан, которые хотели сбежать от Гитлера, массово начали поступать в США в конце десятилетия. Тогда всем стало окончательно ясно, что какого бы уровня жестокости ни достигла уже нацистская кампания, это было только начало [203] Lynes, Good Old Modern , 226–227; Lipstadt, Beyond Belief , 86, 88, 98, 108. . Абсолютное осознание пришло 9 ноября 1938 г. В ту ночь в больших и маленьких городах на всей территории, контролируемой Германией, люди слышали одни и те же звуки: визг шин, топот сапог, звон разбитого стекла, выстрелы и отчаянные крики.

Прежде нацистское правительство неоднократно и с негодованием опровергало сообщения о том, что начата кампания насилия против евреев. После 9 ноября и погрома, который войдет в историю как «Хрустальная ночь», достоверность этих сообщений стала абсолютно неоспоримой. «Каждый корреспондент [иностранной] газеты в Германии и Австрии мог собственными глазами видеть и своими ушами слышать, что там тогда происходило», — сказал один историк. События, которые привели к «Ночи разбитых витрин» (еще одно название той страшной ночи), начались за месяц до этого. Одну семью польских евреев, жившую в Германии, выдворили из дома и отправили в концлагерь. Семнадцатилетний сын этих людей на тот момент находился в Париже. Услышав эту новость, он в ярости отправился в немецкое посольство в Париже с намерением убить посла. Но юноша обознался и выстрелил в дипломата более низкого ранга. Тот от полученных ран погиб. Геббельс назвал этот индивидуальный акт мести частью кампании «международного еврейства», цель которой заключалась в уничтожении Третьего рейха. Тем самым он развязал руки толпам нацистов, желавших принять ответные меры. В ночи на 9 и 10 ноября бандиты жгли синагоги, громили лавки и здания, принадлежавшие евреям, и разрушали еврейские школы. Они оставляли после себя заваленные битым стеклом улицы, трупы и навсегда сломанные жизни. Погром закончился арестами, но под стражу взяли не тех, кто был к нему причастен, а 30 тысяч евреев. Немецкий посол в США описал реакцию американцев на происшедшее как «ураган». Все крупные американские газеты поместили сообщение о погроме на первые полосы. События решительно осудили в тысяче редакционных статей [204] Lipstadt, Beyond Belief, 98–99; Paul Johnson, A History of the Jews , 485–486; «The Holocaust, Kristallnacht, Background and Overview», November 9–10, 1938, www.jewishvirtuallibrary.org/ . .

После «Хрустальной ночи» правительство США несколько смягчило жесткие иммиграционные законы. Отныне очень небольшой категории людей, желавших покинуть Европу, въехать в Соединенные Штаты стало легче. Среди тех, кто пользовался приоритетом в первой волне иммиграции, были в основном художники, писатели, композиторы и ученые. Но даже такой, очень ограниченный, приток новых жителей вызвал у населения страны большую тревогу. В 1939 г. 95 % американцев не хотели никаким образом участвовать в европейской войне [205] Parrish, Anxious Decades , 458; Lipstadt, Beyond Belief , 108, 314n106; Conn, The American 1930s: A Literary History , 10, 19; Hugh Brogan, The Penguin History of the United States , 487. Американцы, выступавшие против участия США в военных действиях в Европе, считали, что страну обманом вынудили поддержать европейских союзников в Первой мировой войне, и не хотели повторять эту ошибку снова. Антивоенные демонстрации проходили по всей стране, а книги антивоенного содержания становились бестселлерами. . Кроме того, экономика США была все еще шаткой, и многие боялись, что орды нуждающихся беженцев заполонят страну и будут конкурировать с ними за дефицитные рабочие места и неуклонно сокращающуюся поддержку государства. Антииммиграционные силы в Конгрессе все чаще использовали этот страх в качестве предлога для отказа иностранцам во въезде в США. В 1938 г. была учреждена Комиссия палаты представителей по расследованию антиамериканской деятельности. Она всесторонне изучала въезжающих в страну иностранцев, особенно подозреваемых в принадлежности к коммунистической партии или в шпионаже [206] Lipstadt, Beyond Belief , 108; Lawrence S. Wittner, Rebels Against War , 35–36; Clements, Prosperity, Depression and the New Deal , 234; Brogan, The Penguin History of the United States , 595. Эта комиссия будет работать в течение 20 лет, в основном борясь против коммунистов. . Тревога и ощущение нависшей угрозы в некоторых американцах довольно скоро переросли в паранойю и ненависть. В феврале 1939 г. по Манхэттену прошли маршем 22 тысячи человек. Они использовали фашистские приветствия и несли американские флаги и плакаты со свастикой. Закончился марш пронацистским митингом на Мэдисон-сквер-гарден [207] Lipstadt, Beyond Belief , 124; Parrish, Anxious Decades , 409; Mordecai Richler, ed., Writers on World War II , 38–39. .