Дэвид Вейс - «Нагим пришел я...»

Она отдавалась ему неумело, но была такой пылкой, что он позабыл о ее неопытности. И его догадки о ее груди и бедрах тоже подтвердились – полные, упругие, необыкновенные, совсем необыкновенные.

После Розой овладел сильнейший стыд. Она опустилась на колени, моля бога о прощении. Хорошо, что было темно и он не видел ее голой. Она не позволила зажечь газовый рожок, он не должен видеть ее обнаженного тела, ни один мужчина еще не видел его, хотя сильные руки Огюста обнимали ее всю.

И тут она сообразила, что они в чужой мастерской.

Она напомнила ему, и он ответил:

– Лекок никогда не заходит сюда вечером.

– Все равно, мне больше нельзя сюда приходить.

– Но и ко мне ты не можешь прийти. У меня маленькая комнатенка и совсем убогая.

– Я больше сюда не приду.

– Но мы должны закончить голову.

Она вдруг почувствовала себя одураченной. Он не любил ее, он только хотел ее лепить. Он художник, а все художники помешанные. Роза торопливо оделась, отказываясь от его помощи. Слезы душили ее, но она сдерживалась, не хотела доставить ему удовольствия. Она запретила ему провожать себя, не захотела и слушать о следующем сеансе или о встрече. Оделась и тут же убежала.

Огюст убеждал себя, что ему все равно, но, попытавшись в течение нескольких вечеров по памяти работать над бюстом Розы, разочаровался и почувствовал, что не может без нее. Желая отвлечься, он пошел в кафе Гербуа, он не посещал его почти месяц и нашел там Фантена и Ренуара. Они, как обычно, обсуждали Салон.

– Куда же ты пропал? – спросил Фантен.

– Я работал. Лепил.

– Вечно он работает, – сказал Ренуар. – Я работаю как вол и все же нахожу время выйти поесть.

– Я был очень занят.

– С девушкой? – Ренуар понимающе улыбнулся. Огюст изо всех сил отрицал это, он не показал бы Розу даже Ренуару, хотя тот вырос в простой среде.

Ренуар заметил:

– Тебе, верно, дали отставку, ишь, какой колючий.

– Это все из-за бюста, все никак не закончу. Фантен спросил:

– Для Салона?

– Конечно. А где еще я могу его выставить? – рассердился Огюст, готовый начать ссору с Фантеном, всегда поносившим Салон.

– Роден прав, – сказал Ренуар. – Больше нам некуда податься.

– Салон тебя признал, и ты обо всем позабыл, – заметил Фантен.

– Кому охота сводить счеты? – миролюбиво спросил Ренуар.

– Но ты уничтожил картину, которую они одобрили, – сказал Фантен.

– Да, было дело, – признался Ренуар. – Она мне не понравилась. Академична, лишена естественности, слишком темная. Я хотел, чтобы Салон меня признал, и написал ее в стиле Школы изящных искусств. Я еще жил прошлым, когда ее писал, и поэтому она мне не понравилась.

Огюст мрачно заметил:

– Что бы я ни делал теперь, мне все не нравится.

– Значит, дело в девушке, – рассмеялся Ренуар. – Мне всегда не работается, когда я несчастлив.

– Ну какое это имеет значение, счастлив или несчастлив, – сказал Огюст.

– А все-таки, – сказал Ренуар, – для таких людей, как мы, имеет.

– А для меня? – спросил Фантен.

– Ты – другое дело, – ответил Ренуар. – У тебя, у Дега, у Мане – у вас еще старая закваска.

Фантен возмутился:

– Как же это так, ведь я самый ярый противник Салона!

– Вот именно поэтому, – сказал Ренуар. – Надо еще доказать, что ты против них.

Огюст вздохнул:

– Ты тоже чувствуешь себя ужасно, когда все не ладится?

– Хуже некуда, – ответил Ренуар. – Я знаю, что тебе нужно: девушка, которая от тебя ничего не станет требовать. Тогда и чувствовать будешь себя лучше, и работа пойдет на лад, и ты даже сможешь попасть в Салон.

Огюст, благодарный Ренуару за совет, вскоре ушел и отправился в «приют любви» на бульваре Батиньоль, очень неплохой дом этого рода, который ему рекомендовал Далу. Но, уже подходя к этому модному публичному дому, повернул обратно. И откуда только у Розы взялась смелость? Какой гордой и неприступной она казалась, когда шла по улице!

На следующий день Огюст поджидал Розу на месте их первой встречи. Был конец рабочего дня, она всегда возвращалась домой этим путем. Он надел чистую блузу и панталоны. Длинные волосы были аккуратно подстрижены. Никогда еще он так не волновался.

Рабочий день кончился, а Роза не появлялась. Может быть, так обиделась, что избегает его? Уже окончательно потеряв всякую надежду, он вдруг увидел ее.

Роза тоже его заметила. Она заколебалась, хотела было повернуть обратно, но Огюст поспешил к ней навстречу, и она бросилась к нему. Они встретились на середине улицы и чуть было не попали под проезжавший экипаж. Огюст схватил ее протянутые руки, его радость была неподдельной. Но он не мог повести ее в мастерскую Лекока или к себе в комнату. Запинаясь от смущения, он попытался объяснить ей это.

– А почему ты не снимешь себе мастерскую? – спросила она.

– У меня нет денег.

– Я живу одна и могла бы тебе помочь.

– Это невозможно.

– А если… продашь мой бюст, и вернешь долг?

– Нет-нет. – Тут дело не в деньгах, не в задетой гордости, просто если они поселятся вместе, возникнут новые обязанности, а это опасно.

Роза словно прочитала его мысли.

– Я побуду с тобой, пока ты не закончишь голову, и ты будешь работать над ней сколько хочешь. – Она молила пресвятую деву простить ей эту ложь, но она так сильно его любила. – Я уйду, как только ты закончишь. Если ты захочешь.

– Тебе незачем будет уходить, – сказал он. Прежде чем их роман завершится, он вылепит ее в полный рост. – Пока мы оба не решим расстаться.

– Да-да, Огюст. Даже если у нас с тобой ничего не выйдет, но у тебя будет своя мастерская, и ты закончишь голову.

«Действительно ли она такая бескорыстная?» – думал он.

– У тебя должна быть своя мастерская. Тогда ты будешь настоящим скульптором.

– А ты откуда знаешь? – подозрительно спросил он.

– Но ты сам без конца твердишь, что мастерская нужна каждому скульптору.

Она права. И можно будет порвать с ней, когда захочется. Он мужчина, а она идет на это по собственной воле. И все же он сомневался, подсчитывая, чего это все будет стоить.

– Я скопила сто двадцать франков. Ничего не тратила с тех пор, как мы познакомились. – Для него при его теперешних обстоятельствах это было целым состоянием. – Вот! – Роза вытащила из-за корсажа связанный в узел носовой платок. – Сто двадцать франков. Можешь пересчитать.

Огюст был потрясен. Никогда он не видел таких денег. Ведь она зарабатывает гроши, и, чтобы скопить эту сумму, ей пришлось не раз отказывать себе даже в еде.

Роза сунула узелок в его дрожащую руку.

– Как раз тебе по руке! – воскликнула она. – Добрая примета. Ты подыщешь хорошую мастерскую.

– За сто двадцать франков? Да это будет конюшня! – Но увидев обиду на ее лице, он поспешно прибавил: – Ты очень добрая.