Тилар Маццео - Дети Ирены. Драматическая история женщины, спасшей 2500 детей из варшавского гетто

Новые друзья Ирены из круга доктора Радлиньской были талантливыми, яркими молодыми женщинами, в основном еврейками – но из-за левых взглядов религия не играла в их жизни никакой роли. Одной из тех, кого Ирена просто обожала, была Ала Голуб-Гринберг, медсестра из еврейской больницы на улице Дворской, на шесть лет старше Ирены, тесно работавшая вместе с доктором Хирцфельдом и изучавшая инфекционные болезни. Девичья фамилия Алы была Голуб, но вот уже несколько лет она счастливо была замужем за еврейским актером и директором школы по имени Арек. Друзья у супругов тоже были удивительные: певцы из кабаре, актрисы и прочие творческие личности. Доктор Корчак иногда приглашал Алу выступить на своих лекциях как признанного эксперта в области акушерства и санитарии. Ирену она очень вдохновляла, хотя и немного пугала. Ала, веселая и эксцентричная, человеком была резким и угловатым, с саркастичным чувством юмора и вдобавок с жутким вкусом. Ее одежда, очень походившая на мужскую, казалось, никогда не шла ей, а курчавые черные волосы были постоянно растрепаны.

Еще одна новая подруга Ирены, Ракель Розенталь, напротив, была сногсшибательной красоткой. Эта очаровательная, стройная блондинка тоже училась по программе доктора Радлиньской и собиралась стать преподавателем. Мужчины останавливались на улице, чтобы заговорить с ней, частенько она отвечала им взаимностью, и все знали, что Ракель – натура искристая, легкая и общительная. Ирена была слегка пухловата и на свой лад тоже вполне мила, но мужчины на улице не оборачивались ей вслед, да и с чувством юмора, надо признать, у нее было плохо.

Третьим членом их круга была Ева Рехтман, лингвист, работавшая с еще одним профессором, которого все они прекрасно знали – веселым и разговорчивым доктором Владиславом Витвицким 30. Ева была умна, и все говорили, что она одна из самых талантливых ученых в аспирантуре Свободного польского университета. Человеком Ева была очень мягким. Волосы у нее были темные, волнистые, а тихий, с особым ритмом голос превращал все, что она говорила, в колыбельную.

После работы, а иногда и после лекции Ирена не спешила домой, отправляясь с подругами в кафе, чтобы выпить чашечку кофе или угоститься мороженым. Девушки следили за модой, носили высокие каблуки и яркие цветные платья, да и курить на публике новые подруги не стеснялись. Ирена к этому моменту порядком подзабыла харцерские клятвы, заодно избавившись от желания мчаться на исповедь всякий раз, когда мысли об Адаме заставляли ее сердце биться чаще. Волосы она тогда укладывала в волнистый боб, который, перестав быть шокирующим, стал просто удобной и практичной прической. Она часто улыбалась, глаза у нее были яркие, и друзья запомнили их поразительно голубыми. Все, кроме нее, были родом из еврейских семей и всегда потешались, слыша, как Ирена говорит на идише.

Разумеется, они разговаривали и о политике. Вся их работа была сосредоточена вокруг идеи социальной справедливости. Свободный польский университет по-прежнему был местом, собиравшим вокруг себя радикальных активистов, и новые друзья Ирены были ревностными социалистами, как и ее отец. Периодически она будет встречать кого-то, чьи политические взгляды заходили еще дальше. «Я встречалась с несколькими нелегальными членами Коммунистической партии Польши сразу после того, как [они] вышли из тюрьмы», – признавалась Ирена 31. Ей они показались «людьми умными и благородными».

Адам тоже заигрывал с коммунизмом, и, видимо, его секрет обаяния был отчасти и в этом. Когда, будучи единственным ребенком в исключительно богатой семье, он унаследовал в 1930-х годах бо́льшую часть состояния отца, овдовевшая мать Леокадия пришла в ужас от его планов. Он собирался – и прямо говорил ей об этом – отдать все деньги на благотворительность 32. Леокадия плакала, умоляла, угрожала, но Адам стоял на своем. Деньги должны уйти, – говорил он. Всю свою жизнь он боролся с проклятием богатства и нисколько не верил в наследственность. Как не верили и их с Иреной новые коммунистические друзья – Станислав Папузинский и его дерзкая подруга Зофья Ведрыховская. Станислав и Зофья жили вместе и уже имели маленького сына, но у них и планов не было оформить брак. Принадлежа к богеме, они считали брак устаревшим буржуазным институтом.

Ирена находила все это очаровательным. В конце концов, в том, что касалось левых взглядов, ее семейная биография была безупречной, и ее новые друзья знали это. Ее отец играл важную роль в создании Польской социалистической партии, и в Варшаве немало еще оставалось тех, кто помнил Станислава Кшижановского. И никто не говорил об отце Ирены чаще и с большей нежностью, чем Хелена Радлиньская, знавшая его лично. Она и ее бывший муж Зигмунт в начале 1900-х годов были видными активистами, стоявшими у истоков партии. К тому же Зигмунт – хирург в госпитале при Варшавском университете – когда-то работал вместе со Станиславом. Ирена, никогда не перестававшая скучать по отцу, будто вернулась домой. Она и сама присоединилась к Польской социалистической партии, по ее словам, «продолжив политический курс отца». К несчастью для Митека, именно здесь Ирена нашла свою настоящую семью.

Она все больше отдалялась от своего шаткого брака, сближаясь с Адамом и новыми друзьями. Кроме того, она гораздо глубже, чем раньше, оказалась вовлечена в политику. А это значило делать, а не болтать. Что она может сделать? Ирена обычно задавала себе именно этот вопрос. Она смотрела на свое студенческое удостоверение со штемпелем «арийка», и ее переполняло негодование.

В конце концов она выскоблила штемпель и стала смело демонстрировать удостоверение в кампусе в знак молчаливого протеста. Когда об этом узнала администрация, было принято решение, что больше этой юной смутьянке в Варшавском университете не место. И Ирену на неопределенный срок отстранили от занятий. Пройдут годы, прежде чем ей позволят вернуться в аудиторию.

Наверное, можно простить Митеку ощущение облегчения, когда он узнал, что беспокойное и опасное пребывание его молодой жены в университете закончилось таким образом. Может быть, он уже подозревал, что ее сердце принадлежало Адаму. Может быть, слишком устал от ссор. Но, как оно обычно и бывает с рано завязавшимися и в итоге несчастливыми романами, скорее всего, он надеялся, что Ирена вернется к нему и вспомнит о своих чувствах. Когда пришло известие о том, что центр матери и ребенка закроют из-за прекращения бюджетного финансирования и что работа Ирены на этом завершилась, все выглядело как идеальный шанс для нее наконец остепениться и завести собственных детей, да и по возрасту было уже пора. Во всяком случае Митеку скоро предложили хорошую должность и постоянную работу преподавателя в университете города Познань в нескольких часах езды от Варшавы. Естественно, он полагал, что Ирена поедет с ним.