Алексей Малобродский - Следствие разберется [Хроники «театрального дела»] [litres]

Однако адвокат Юлия Лахова, к моему удивлению, нервничала. В отличие от меня она знала, что истина интересует следствие в последнюю очередь. Для того чтобы упрятать человека в СИЗО, сгодится любой повод. И чем он нелепее, тем опаснее: значит, никто и не планирует разбираться в фактических и логических ошибках. При известной дружбе следственных органов с судом сам факт появления ходатайства о помещении обвиняемого под стражу предопределяет решение. Мне ещё только предстояло десятки раз услышать, как наряженные в мантии куклы обоего пола твердят заученную мантру о том, что у них нет оснований не доверять доводам следствия. То, что эти доводы всегда были голословны, а часто просто лживы, не поколебало ни одного судью. Было уже понятно, что меня взяли в заложники. Я и мои мнимые преступления интересовали следствие не сами по себе, а лишь постольку, поскольку могли дать повод для обвинения Серебренникова. Нужна была история о том, как организованная им преступная группа совершила крупное мошенничество. Задача, поставленная Федутинову неизвестным мне заказчиком подлого сценария, сводилась именно к этому. И капитан, как умел, коряво, но неутомимо шил этот сценарий. Сотворчество наше, как и накануне, не заладилось. Я проявил готовность сообщить все известные мне подробности организационной, производственной и финансовой жизни АНО «Седьмая студия» и проекта «Платформа». Но информация, которой я располагал, не содержала фактов противозаконной деятельности, а потому не интересовала капитана.

Он, вероятно, готовился к допросу и самодовольно считал себя вполне сведущим в вопросах культуры. Пытаясь не мытьём, так катаньем всё же выжать из меня правильные показания , он начал загребать широким неводом и постепенно выкладывать козыри. Факты моих преступлений казались ему убийственными. Два наших диалога, уже превратившихся в расхожие анекдоты, состоялись в ходе именно того допроса. Невозможно удержаться, чтобы не повторить их здесь. Первый диалог капитан посвятил проблеме авторского права.

Капитан:У «Седьмой студии» есть авторские права на пьесу «Сон в летнюю ночь»?

Я:Авторское право распространяется на произведения, авторы которых живы или умерли менее чем за 70 лет до исполнения произведения на сцене.

К.:Ну…?

Я:«Сон в летнюю ночь» написал Шекспир.

К.:Не понял, так есть права или нет?

Я:Шекспир умер в XVII веке.

К.:Так есть права??!! Или нет??!!

Я:Со времени смерти Шекспира прошло больше 70 лет. Он умер раньше . Следовательно, права автора или его наследников законом не охраняются.

К.:А тогда почему вы эту пьесу поставили в «Седьмой студии»?

Я:???

К.:Какая у вас основная деятельность по уставу?

Я:Дословно не помню… Производство и прокат спектаклей, концертных программ и других произведений современного исполнительского искусства и мультимедиа.

К. (торжествующе потрясает уставом организации):Нет! Ваша основная цель – пропаганда современного искусства! Значит, вы вообще не имели права эту пьесу ставить!

Я:??? Почему?

К.:Она же НЕ современная!

Я:Видите ли, в театре произведением является не сама пьеса, а спектакль, созданный на её основе. Современными могут быть трактовка, сценический язык, актёрская техника, сценография… Молодому драматургу Печейкину была заказана оригинальная редакция пьесы, так сказать, версия театра, и права на неё принадлежат «Седьмой студии»

К.:???…

Я:Могу что-то ещё пояснить?

К.:Нет. Достаточно. Так мы запутаемся. Расскажите лучше, зачем вам рояль понадобил ась ?

(Второй диалог был о музыке.)

К.:Итак. Рояль-то вам зачем?

Я:Главным образом, чтобы музыку исполнять.

К.:А купили зачем?

Я:Вот как раз за этим. Исполнять. Музыку. Это одно из направлений работы «Седьмой студии». По уставу. Вот и купили.

К.:За пять миллионов?

Я:За пять.

К.:Права не имели.

Я:Ну почему же? Гражданский кодекс не против, допускает.

К.:Пять миллионов?

Я:Да. Пять.

К.:А на самом деле?

Я:То есть???

К.:Сколько эт а рояль стоит на самом деле?

Я:Этот на самом деле дороже. Мы договорились с поставщиком о хорошей скидке и рассрочке.

К.:Да?

Я:Да.

К.:Зачем рояль за пять миллионов?

Я:Это хороший рояль.

К.:Зачем?

Я:Мы заказывали сочинение музыки талантливым композиторам. И исполнители были выдающиеся. Очень требовательные к звуку. В конце концов, качество звучания – это и уважение к публике. Поэтому был необходим хороший и, следовательно, относительно дорогой рояль. Специалисты вам скажут, что для хорошего инструмента это небольшая цена.

К.:Надо было в аренду брать!

Я:???

К.:В аренду сколько стоит?

Я:Такого класса инструмент, я думаю, тысяч пятьдесят в день. Два дня публичных показов плюс один репетиционный день… Стоимость перевозки, такелажа, настройки давайте проигнорируем в целях научной абстракции. В общем, сильно занижая, 100 тысяч рублей.

К.:Вот! Сравните!

Я:Что с чем сравнить?

К.:Аренду и покупку. Сто тысяч и пять миллионов!

Я:Хорошо. Давайте. За три года и три месяца проведено примерно сто тридцать мероприятий с использованием рояля. Умножив на сто, получим тринадцать миллионов в качестве платы за аренду чужого инструмента. С другой стороны – пять миллионов за рояль в собственности. И срок его службы гораздо больше, чем три года и три месяца. Согласитесь, это рачительное отношение к деньгам.

К.:Государственные деньги нужно расходовать не рачительно, а правильно. Правильно – брать в аренду.

Я:Но за рояль предполагалось платить не государственными, а собственными средствами организации.

К.:Вы меня опять запутываете. Не имели права! Понятно?

Я:Нет.

Не понятно до сих пор. Но мысль о преступном рояле при дефиците более убедительных идей, видимо, будоражила воображение не только капитана Федутинова.

Вопросы про несчастный рояль ещё много раз повторялись в допросах следователей и судей. Директор Артистического центра компании «Ямаха Мюзик (Россия)» Оксана Левко, в своё время помогавшая выбрать этот инструмент, в шутку сказала мне, что не рассчитывала на столь долгую и эффективную рекламную кампанию.

Утомительный, несколько часов длившийся допрос был остановлен по просьбе адвоката. Оставшуюся часть дня она посвятила сбору доказательств, опровергающих нелепые обвинения. Следователь Федутинов, обескураженный моей несговорчивостью, неожиданно впал в благодушие и даже произнёс что-то вроде комплимента. «А вы хорошо держитесь, – сказал он, – коллегам вашим тут по три раза скорую помощь вызывали». И со значением добавил: «Зато они много чего о вас рассказали». Возможно, я должен был услышать в его словах не комплимент, а угрозу или последнее предложение начать давать «правильные» показания. Но я недогадлив. На нескольких листочках протокола, предложенных мне на подпись, не нашлось места для многих подробностей нашей беседы, а в конце сообщалось, что допрос не закончен и будет возобновлён на следующий день. Однако этот допрос так никогда и не был завершён.