Федор Трофимов - Мой век

Проскуряков привез живые картины. Их показали в самой просторной и чистой климковской риге. Повесили на стену белую простыню, плотно закрыли ворота, чтобы в помещение не проникал свет; застрекотал аппарат, и на простыне зашевелились люди. Черный человек в белой маске бегал по квартире, явно намереваясь что-то украсть, а хозяин в таком же, как и вор, черном, плотно облегавшем тело костюме и тоже в белой маске из-за угла подглядывал за вором. Оба исчезли, а потом одновременно появились на экране. Хозяин схватил вора, приподнял его, и тот беспомощно стал дрыгать ногами, что означало: он сдается. Справедливость восторжествовала. Деревянцы были ошеломлены и восхищены. Так пришел к нам кинематограф.

Я поступил в первый класс нашей школы в 1918 году. Первые дни нас учила Мария Александровна Богословская. Она успела показать только первые буквы. Внезапно уехала. Говорили — вышла замуж. Потом сказали — сняли, поповская дочка. На ее место приехал из города Василий Александрович Трошин. Невысокий, плечистый, в кожаной куртке, с чемоданчиком и скрипкой. Выбросил из класса иконы. В большом углу, на самом видном месте, поставил скелет человека.

Василий Александрович привержен был музыке. Уроки ее проводил почти каждый день. Соберет учеников вокруг себя, встанет посредине и давай играть на скрипке. Играет и поет. Мы подпеваем. Строгий был, не терпел фальши. Боже упаси, если кто даст петуха. На повинную голову молниеносно обрушивался затертый смычок.

Петь мы научились, а букв знали не много. Приехал из Петрозаводска представитель гороно, посмотрел на наши успехи, покачал головой и уехал. Прошло немного времени, Василия Александровича отозвали в город на антирелигиозную работу.

Его сменили муж и жена Смирновы — Николай Иванович и Александра Яковлевна. Старые учителя, выходцы из учительских семейств, профессионалы, они сразу взяли дело в надежные руки. Школа стала четырехлетней, и это означало, что теперь мы могли учиться дальше, в городских семилетках. Построенное купцом и подрядчиком Ерошкиным под богадельню, школьное здание нуждалось в переустройстве. Как ни трудно было это сделать без материалов, без денежных средств, провели переоборудование за три летних месяца. Прорабом был сам Смирнов. Высокая сухощавая его фигура маячила на стройке, кажется, днем и ночью. Часть здания приспособили под театр. Сколотили маленькую сцену, наделали скамеек. Как только расставили их, Смирнов пригласил строителей — деревянских плотников — на концерт. Эстрадными артистами были мы, школьники. Я, например, вместе с дочерью Смирновых Валькой пел «Слети к нам, тихий вечер, на мирные поля».

Смирнов все время что-либо изобретал. Вплотную к школе примыкал молодой сосняк — чистый, ровный, пахучий. Смирнов вздумал превратить его в летний сад. Взбудоражил всю молодежь села. В сосняке появились аллейки со столиками и скамеечками, танцевальная площадка с эстрадой. Оборудовали даже специальное место для митингов — в то время много митинговали. Летний сад — весь из молодых ароматных сосен. Где еще в мире найдется такой! Деревянцы любили в нем праздники праздновать, гордились тем, что имеют, можно сказать, такую редкость. К сожалению, парк постигла печальная участь. Колхоз не нашел более подходящего места для хозяйственных построек, и всё тут пришло в запустение.

Мы любили ходить на учебные экскурсии. Делали на берегах любимой речки Деревянки почвенные разрезы, изучали по ним историю Деревянного с древних времен. Не иначе как тут, где находится сейчас село, когда-то, может тысячелетия назад, плескалось море. Постепенно оно отступило на восток, оставив огромную песчаную насыпь, которая заросла лесом. Наши дальние предки пришли на эти красивые сухие места много веков назад с юга. Обосновались здесь, построились. Кругом было только дерево, всё из дерева. Название села пришло само собой — Деревянное.

Я окончил четвертый класс без особых успехов, и все же Н. И. Смирнов посоветовал поступить в городскую семилетку. Я отказался. Не хотел покидать дом, родных, особенно бабушку, школьных товарищей. Да и подрос, 12 лет. Пора было браться за работу. Вместе со старшим братом Михаилом и соседскими ребятами отправился на станцию Деревянку очищать от снежных заносов железнодорожные пути. Всю зиму рыли снег. Весной пошли в контору за расчетом. Нам сказали:

— Вам получать нечего. Наоборот, вы железной дороге должны. Много брали в кредит.

А мы ничего, кроме хлеба и консервов, не брали. Но доказать ничего не могли. Правда, долгов с нас взыскивать не стали — пожалели. И я решил — буду учиться. Не постеснялся попроситься опять в четвертый класс, окончил его второй раз. Еще весной Н. И. Смирнов сказал, что осенью мы с Николаем Филипповым — сыном активного деревянского партийца Василия Ивановича Филиппова — должны сдавать экзамены в третью петрозаводскую семилетнюю школу. Я все лето самостоятельно готовился к ним. От сенокоса меня, конечно, освободить не могли. Каждое утро, как и вся семья, в том числе и бабушка, я с зарей отправлялся на пожню. Но вечером возвращался домой раньше других. Уйдет солнце за горизонт, пожню заволокут тени, усталые, начинаем собираться домой. Вся семья разляжется у стана — надо же передохнуть перед дорогой. А мне не до отдыха. Я убегаю. И все три версты — бегом. Наши еще не доплелись до избы, а я уже согрел самовар и читаю не первую страницу учебника.

Закончился сенокос. Сжали рожь. Побелели поспевающие овсы, а ночи стали темнее. Пришла пора собираться в дорогу.

И вот с Колькой Филипповым шагаем уже по петрозаводскому тракту навстречу своему будущему. Августовское солнце не очень-то греет, земля холодная, а мы идем босиком — сапоги, связанные за ушки, висят сзади на палочке, перекинутой через плечо, — новые, жаль марать в дорожной грязи. Пришли в город довольно поздно. Переночевали на Голиковке у родственницы Николая. Худенькая, недавно, как сразу выяснилось, овдовевшая женщина приветливо встретила нас, накормила вкусным супом, угостила мягкой булкой со сливочным маслом. А вечером показала нам, где семилетняя школа. Мы с любопытством разглядывали большое двухэтажное здание, обшитое вагонкой и выкрашенное в зеленый цвет. Оно одиноко стояло на берегу шумливой Лососинки. В больших темных окнах его лениво переливались красные отсветы закатывающегося солнца. В здание не зашли, не посмели — поздно уже. На второй день утром явились еще в восьмом часу. Несмотря на раннее время, школа уже гудела, звенела, вскрикивала десятками голосов. Чисто одетые белолицые мальчишки и девчонки носились по лестницам, коридорам, выбегали на улицу в сквер перед школой, толкали друг друга, боролись. Мы с Николаем, коричневые от загара, в пиджаках и штанах из чертовой кожи, в смазных сапогах, робко жались к дверям одного из классов и с нетерпением ожидали, когда же наконец утихомирят, посадят за парты всю эту ораву.