Федор Трофимов - Мой век

Прибежали, смотрим — лежит Иван Филиппов на ржаной соломе, белый, глаза открыты. Солома в крови. Николай бросился к брату, но его задержал милиционер:

— Не надо, нельзя.

Он знал, что Николай — брат председателя волисполкома, и стал объяснять:

— Я живу тут, наверху, у Зотиковых. Утром товарищ Филиппов пришел ко мне из Ерошкиной Сельги; знаешь, наверное, он живет теперь там в доме у жены. Говорит: «Отдохну». — «Отдыхай», — говорю. Сказал это и пошел в лавку за хлебом. Он не иначе как взял мой револьвер — в кобуре на стенке висел. И вот…

Пришел фельдшер. Пощупал пульс. Сказал: «Всё кончено».

Ивана Филиппова похоронили с почестями. Всем было ясно: соблазнила видного из себя, светлоголового Ивана вдовушка ерошкинского богача. Заговорили о происках классового врага. Лишь дальняя родственница Филипповых, согбенная старушка Григорьевна по-своему изъяснилась об этом:

— Слыхала, жарко любил Иван, принудили отречься. Вестимо, сломался — человек ведь.

Дело прошлое, пожалуй, старая Григорьевна была тогда ближе всех к истине.

Лето пролетело незаметно. Пасмурным августовским днем тот же Дмитрий на том же кабриолете отвез нас в город. Первого сентября сели за парты. Теперь уже в шестом классе. И потянулись опять чередой учебные дни, такие похожие один на другой. Лишь однажды в однообразный их ход вторглось трагическое событие, которое долго потом не могли забыть.

В соседнем с нашей школой старом деревянном здании находился детский дом. У нас в классе учился детдомовец Павка Мотов. Это был не по годам серьезный парень, с лица которого редко сходило угрюмое выражение. Он зарубил топором спящего товарища, с которым не поладил из-за девчонки. На похороны убитого собралось столько людей, что они не уместились на довольно обширной площади перед детдомом, стояли на улице, на мосту через Лососинку. Был митинг. На нем выступил секретарь Петрозаводского горкома партии Гаппоев. Он говорил о моральных уродствах, которые оставил нам старый мир. Справедливости ради следует отметить, что к этому времени у нас уже были собственные уродства, не взятые напрокат, а благоприобретенные. Но об этом не говорили.

Потом была опять обычная размеренная школьная жизнь со своими заботами, маленькими событиями. Вот появилась в классе невидная из себя девчонка Настя Погуляева. А как решала задачи — не хуже самого учителя. Вот бросила учебу, собираясь замуж, Валя Похвалина. Все мы, парнишки, жалели об этом, потому что все были влюблены в эту не по летам рослую девушку, обладавшую особой яркой красотой — черноволосая, темноглазая, белолицая. Парни, конечно, развлекались по-своему, бывало, и подерутся. Была в школе пионерская организация. Но она вела себя тихо. Там келейно что-то делали лишь примерные девочки. А время шло. И вот уже окончен седьмой класс. Выпускные экзамены — событие, которое не забывается. Вся весна 1927 года прошла в хлопотах и волнениях. Успокоились лишь тогда, когда получили удостоверения об окончании третьей петрозаводской семилетней школы. Был выпускной вечер. Прощались, обещали до конца жизни не забывать друг друга. После вечера разбежались. И исчез наш седьмой класс. Как будто и не было его никогда. Мне известны судьбы лишь одной одноклассницы и трех одноклассников. Тихая чернявая Катя Калинина сразу после школы поступила на почту и проработала почтальоном сорок лет. Георгий Лузгин поступил вместе со мной в лесной техникум. После окончания первого курса поехал в лесничество на производственную практику. Лесничий пригласил его поохотиться на медведя, который повадился на овсяное поле. В сумерках, как видно, не отличавшийся смелостью лесничий принял шевельнувшегося в кустах Лузгина за медведя и застрелил паренька. Шаня Макаров — драчливый зарецкий парень, мечтавший о море, занимался чем-то от ОСВОДа на Петрозаводской пристани. В 1937 году его арестовали и приговорили к расстрелу за то, что якобы он пытался потопить прогулочную яхту. Володя Басков — живой, веселый мальчик — стал одним из выдающихся летчиков-истребителей Великой Отечественной войны. Ему присвоено звание Героя Советского Союза. Это он летал над Ундер ден Линден в Берлине на случай, если поднимется самолет Гитлера. Об этом не раз и подробно писалось.

Вспоминая военное время. Беседа Федора Трофимова с летчиком, Героем Советского Союза В. Басковым. Петрозаводск, 1984 год.

Еще в семилетке я думал о том, как буду учиться дальше. Легко сказать «учиться дальше». Но где? Конечно, лучше бы всего в девятилетке, откуда легче попасть в высшее учебное заведение. Но тогда, в 1927 году, в Петрозаводске было лишь две девятилетки — железнодорожная и городская. В железнодорожную, естественно, главным образом принимали детей железнодорожников, в городскую, как правило, только горожан. О поступлении в девятилетку нечего было и думать. Единственно, где можно было попытать счастья, — это техникумы — педагогический, экономический, лесной. Я выбрал лесной. О нем шла хорошая слава. Нам нравились бравые ребята в голубых фуражках с лесоводческими значками на околышах — старшекурсники, переехавшие вместе с техникумом из Череповца в Петрозаводск. К сожалению, запомнил только пятерых из них. Дмитрий Носков. Музыкант. Запевала и заводила. Настоящий молодой вожак. Иван Громов — серьезный, умный, старательный парень. За 8 месяцев самостоятельно изучил немецкий язык. Павел Хлебников, Василий Плотников, оставшиеся до конца лесоводами и поплатившиеся за это дорогой ценой: в 1937 году были объявлены вредителями и репрессированы. Николай Лукин — подтянутый, заносчивый, всем недовольный — в 1930 году бежал в Финляндию.

Я едва ли не первым принес в канцелярию техникума заявление. Его приняла миловидная девушка-секретарша. Взяв мои бумаги, она сказала, что теперь надо ждать вызова. Я все лето ждал его и упорно готовился к экзаменам. Был большой конкурс: на 30 мест 126 заявлений. Мне поступить удалось.

Техникум — не то что семилетка. Там водили за ручку, здесь относятся как к взрослому человеку, которому не нужно доказывать, что ученье — свет, а неученье — тьма. Ты самостоятелен, без подсказки должен стараться.

С первых дней мы почувствовали власть специальных предметов — лесоведения, лесоводства, геодезии, лесоустройства. Их преподавали компетентные специалисты, отлично знавшие свое дело и любившие его. Лесоведение читал кроткий и обходительный Лев Евлампиевич Екиманский. Лес представлялся ему единым живым организмом, гигантским и необъятным, со своими законами и порядками, бедствиями и болезнями. О дереве, пораженном каким-либо вредителем, он говорил с такой же нежностью и тревогой, с какой может говорить лишь мать о внезапно заболевшем ребенке. Екиманский собрал богатую коллекцию древесных пород. В ней были представлены, наверное, леса всего земного шара.