Гарольд Шехтер - Принцесса ада [litres]

– Но вы же угнали скотину с дороги! – возмутился Дайслен.

Белль же невозмутимо утверждала, что коровы «вторглись на ее участок», и повторила свое требование.

А когда Уильям в ярости подбежал к воротам, чтобы освободить коров, повернувшись к дочери, Белль сказала:

– Принеси револьвер!

Через минуту девочка вернулась с оружием.

– Не подходи к воротам, – взяв соседа на мушку, сказала вдова.

«И ему пришлось заплатить доллар! – рассказывала Дора. – Вот какой она была соседкой!»

Похожий конфликт из-за скотины привел к разрыву с Николсонами, хотя раньше они с Ганнесс были лучшими друзьями. Как рассказывал Альберт Николсон, ее свиньи на ферме «поедали кукурузу». Устав выпроваживать чужих животных, Сван загнал их в свой свинарник, запряг повозку и отправился писать жалобу констеблю. За возвращение свиней Белль присудили заплатить штраф в одиннадцать долларов, «по доллару со свиньи за причиненный ущерб».

На следующей неделе, в понедельник, мать Альберта в городе встретила Белль. И, хотя свидетельство Николсона, данное коронеру, способствовало тому, что Белль не предъявили обвинений в убийстве Питера Ганнесса, сосед – в глазах «помешанной на деньгах» женщины – нанес ей смертельную обиду. Красная от злости, Белль накинулась на жену Николсона: «Все эти годы мистер Николсон только пытается вытянуть мои деньги. Теперь он их получил. Я больше не хочу иметь с вами никаких дел!»

С тех пор Белль и Николсоны перестали бывать друг у друга и больше никогда не разговаривали 4.

После смерти Питера вдова продолжала делать всю мужскую работу. Она сеяла и собирала урожай, косила и ворошила сено, доила коров. Надев котиковую шапку, мужское кожаное пальто и старые башмаки Питера, она сама отправлялась на сельскохозяйственные ярмарки. В то время как «другие жены фермеров оставались дома, миссис Ганнесс, шлепая по грязи, разглядывала выставленную там технику». На распродаже скота она обычно покупала огромную свинью, сама тащила ее и, словно мешок с бельем, легко забрасывала в телегу. Когда приходило время забивать животное на мясо, она все делала сама: закалывала свинью, спускала кровь, опаливала, потрошила, сохраняя голову для зельца 5.

Как и другие фермеры, она получала дополнительный доход, продавая часть продуктов в городе. Одна уроженка Ла-Порта, Мэйбл Карпентер, вспоминала эпизод из детства, когда, подъехав к их дому на старой повозке, Белль Ганнесс соскочила с сиденья, «подхватила огромный мешок картошки, взвалила его на плечо и потащила прямо в дом» 6.

Перечень имущества на ферме Ганнесс обычно включал «свиноматок, хряка, телочек и телят, быка, кур, лошадей, жеребенка и шотландского пони. У нее были телеги и культиватор, сеялка и борона, плуг, седла и упряжи, пилы, лестницы, тачки, бричка, повозка для пони, мотки проволоки, ушаты и ведра всех сортов и размеров» 7. Даже такой могучей и умелой женщине, как Белль, было трудно управиться со всем хозяйством. К зиме 1904 года у нее возникла острая нужда в мужчине, но не только для хозяйства.

В феврале того же года тридцатилетний иммигрант Олаф Линдбой, три года назад прибывший из Норвегии в Чикаго, прочел объявление в газете «Скандинавен». Предлагалась работа на ферме в Индиане. Прихватив все пожитки и накопленные 600 долларов, он отправился в Индиану, где его наняла хозяйка фермы, вдова Белль Ганнесс.

Вскоре соседи начали замечать: миссис Ганнесс, похоже, очень довольна своими отношениями с Олафом – настолько необычными, что одна газета назвала «работника женихом хозяйки» 8. Сам Линдбой этого не отрицал. В письме, отправленном отцу в Норвегию всего через два месяца после переезда, он воспевал «исключительное местоположение» фермы и упомянул, «что, возможно, скоро женится». С другими иммигрантами, включая Свана Николсона, Олаф был еще откровеннее. Как свидетельствовал позже Сван, миссис Ганнесс «так хорошо относилась к Олафу, что он стал подумывать о женитьбе и уже видел себя хозяином фермы» 9.

Вскоре после того дня, как ушло письмо Олафа, Ганнесс обратилась к одному из соседей, Крису Кристофферсону, «за помощью, потому что Линдбой бросил работу и уехал». Когда Крис пришел на ферму, Белль пахала землю под кукурузу. Он поинтересовался, куда пропал Олаф, она ответила, что тот отправился на Всемирную выставку в Сент-Луис и «собирается купить там участок земли». Но Сван Николсон услышал другую историю: якобы его друг Олаф вернулся «на родину посмотреть коронацию нового норвежского короля». А когда отец Олафа, много месяцев не получавший от него ни строчки, сам написал сыну, Белль ответила, что «он уехал на Запад и, насколько она знает, собирался купить где-то там землю» 10.

На самом деле Олаф все еще был на ферме. Прошло четыре года, прежде чем удалось найти Олафа Линдбоя – или, вернее, то, что от него осталось.

На второй неделе апреля 1905 года, ровно через месяц после исчезновения Олафа, в дом Ганнесс, где в это время находился сосед Кристофферсон, из города прибыл неизвестный. Он представился как Генри Гурхольт и объяснил, что «приехал работать у миссис Ганнесс». При нем был огромный чемодан, и Кристофферсон помог отнести его наверх, в бывшую комнату Олафа. Она приезжему очень понравилась, за что он выразил благодарность своей новой хозяйке.

– Конечно, – ответила миссис Ганнесс, – я всегда стараюсь, чтобы мой работник жил в чистой и красивой комнате.

Гурхольту на новом месте все нравилось. Через неделю, сочиняя письмо матери, Генри описал ферму как «самое прекрасное место во всей округе» с красивым – на тринадцать комнат – домом, окруженным «чудесной зеленой рощей». Далее он сообщал, что «к нему относятся, как к члену семьи» 11.

Несколько недель после появления нового работника Крис Кристофферсон часто видел его в компании миссис Ганнесс. Но однажды в августе 1905 года, во время сбора урожая, она вдруг появилась в доме Криса и, объяснив, что Гурхольт неожиданно уехал, попросила помочь ей убрать овес.

– Он уехал, когда должен был жать овес? – поразился сосед.

– Сказал, что заболел и работать не может, – сказала Белль и добавила, что Генри уехал в Чикаго, взял только «сумку с некоторыми вещами», оставив чемодан и всю одежду, даже теплое меховое пальто.

Той зимой, как позже рассказывал Крис, пальто, «которое оставил Гурхольт, носила Ганнесс». Кристофферсону показалось странным, что человек уехал в Чикаго без пальто. Сосед поинтересовался, «не просил ли Гурхольт его прислать».

Но Белль ответила, что «не получала от бывшего работника никаких известий» 12.

В конце лета 1905 года, вскоре после исчезновения Гурхольта, несколько норвежских газет по всему Среднему Западу – в Миннеаполисе, Айове, Иллинойсе – стали из номера в номер публиковать зашифрованное объявление. В переводе оно выглядело так: