Эверетт Тру - Nirvana: Правдивая история [litres]

После «Nevermind» все основные СМИ – даже столь известные американские тормоза, как «Роллинг стоун», «Спин» и MTV– захотели знать все о Сиэтле. Интерес этот не ограничивался музыкой. Закупаться в магазинах распродаж стало последним писком моды, топ-модели стремились перещеголять друг друга в «повседневности», телекамеры не сводили объективов с таверны «Комета».

– Может быть, неприятие было вызвано тем, что обман происходил просто невероятный, – предполагает бывший журналист «Рокет» Джиллиан Дж. Гаар. – Модная пресса писала о Сиэтле не так, как об Атланте или Миннеаполисе. И дело было не только в музыке. Речь шла обо всем стиле жизни – о том, как все пьют кофе, разогревают еду в микроволновке и носят фланель. На рекламе линии «Кей-март» «Обратно к школе» красовалось слово «гранж». Многие были просто в ужасе. А я только смеялась. Помню Лиз Смит [американская журналистка, ведущая колонку сплетен] в новеньких кедах «Конверс»… Да никто не носит новые «Конверс»!

– Ага, прикольно было, – ухмыляется басистка «Fastbacks» Ким Уорник. – Наконец-то все узнали, что Сиэтл – это не на Аляске. Я просто бесилась. Куча дерьмовых групп сразу забеспокоилась – они хотели контрактов. Ребята из «A&R» летали сюда, чтобы подписать следующую «группу-событие» – но мне было наплевать. Больше всего мне хотелось, чтобы нам предложили выпустить альбом и не надо было переезжать в Лос-Анджелес. До того как началась вся эта катавасия, для карьеры почти непременно нужно было переезжать в Лос-Анджелес или Нью-Йорк. А теперь они приходили ко мне сами – что ж, тем лучше.

Ширился лексикон гранжа, в основном благодаря воспаленному воображению хроникера от саб-попа Меган Джаспер: «махать плавниками» (говорить по телефону), «связан и околдован» (никуда не поехал на выходные), «ушлепок» (неинтересный человек), «штаны с приветом» (старые порванные джинсы), «жесткач» (неприятность), «в дрова» (выпивка) и «в десятку!» (еще кто-то из твоих приятелей подписал контракт с крупным лейблом).

– Я черкнула несколько слов, пока болтала с одним таким настырным журналюгой, – вспоминает Джаспер. – Убойная хохма. Было смешно уже в 1990 году – и по-прежнему смешно через полтора года. Хотя процесс замедлился. Помню, как ребята Тэда приходили в офис и использовали слово гранж только в шутку. Курт говорил: «Уж на следующую-то запись у нас все рассчитано. Это будет чисто конкретный гранж!» И все смеялись как над самой смешной шуткой в их жизни. Помню, что думала тогда: «Вся эта хрень подошла к концу. Надеюсь, это уже апофеоз». Но нет.

Второй «взрыв» гранжа случился в ту секунду, когда «Nevermind» в начале 1992 года взобрался на вершину чарта «Биллборда». Можно было физически ощутить, как потели тысячи «волосатых металлических [софт-роковых] групп», лихорадочно натягивая новенькие кеды от «Конверс» и «рубашки лесорубов» по сотне долларов и мчась на самолет из Лос-Анджелеса в Сиэтл.

– В какой степени успех «Nirvana» превзошел ваши ожидания?

– Безумие началось в январе 1992 года: альбом стал первым в чарте, а мы выступали в субботнем вечернем прямом эфире. Тогда я и понял, что это уже клиника. В прошлом году мы ездили в Европу и играли на главной сцене Редингского фестиваля, и уже тогда я подумал, что все это сумасшествие – но мы были в одной платежной ведомости с «Sonic Youth» и «Dinosaur Jr», хедлайнером выступал Игги Поп, а мы играли в полдень. Я не знал, что все это означает. Я просто думал: надо же, все они просто спятили. Но потом я вернулся домой, наш альбом стал золотым, мы попали в SNL, и тут я понял: нет, вот только теперь это безумие. Но до поры до времени все казалось довольно естественным, потому что не играли же мы на стадионах – мы по-прежнему выступали там, где было не больше 2000 человек. Мы еще не доросли до фестивалей типа «Монстры рока» и уровня «через четыре секунды толпа впадет в неистовство». Музыка оставалась той же самой, такими же были и люди. Когда мы играли на тех концертах, никто из наших зрителей не напоминал завсегдатаев «Монстров рока» – просто любителей «Nirvana» становилось больше.

Но тут я начал замечать, что мной стали играть в тяни-толкай. Меня вытягивали на интервью, в гримерку, выталкивали на сцену. И тут я подумал, что творится что-то странное. Не то чтобы меня это как-то задевало, но порой я отговаривался от интервью тем, что мне надо отлить, а когда меня спрашивали, чего это я такой нервный и подавленный, я иногда просто в ярость приходил. Я воспрял духом, но притом и очень устал. Подумай только, ведь я был в группе всего три с половиной года, и все произошло в такой короткий отрезок времени. Очень неожиданно.

– Все трое участников оказались не готовы к тому, что случилось в итоге…

– Да уж, нас застали врасплох. У нас никогда не было всемирных карьерных амбиций, потому что сама наша музыка совершенно не такая, чтобы мы вдруг стали лучшей группой мира. Она такая же, как у «Scream», у «Mission Impossible», у «Dain Bramage». Я пришел в «Nirvana» ровно потому же, почему пришел в «Scream», и тут-то все и прокалываются, если у них сумасшедшие амбиции и ожидания. Если музыки недостаточно самой по себе, то не надо ею заниматься. Когда я работал в мебельном супермаркете, то играл только по выходным, и это был настоящий праздник; эти выходные для меня значили очень и очень много.

– Ты все еще так считаешь?

– Да, так и оно и осталось. Сейчас многое по-другому, но я играю по тем же причинам. Я никак не могу, чтобы инструмент лежал рядом и покрывался пылью, никак. Это слишком большая часть моей жизни. Самый шокирующий вопрос для меня – что бы я делал, если бы не было музыки? А я ничем, кроме музыки, и не интересуюсь. И вся «Nirvana» такая же. Даже во время всего этого безумия я предпочел бы оставаться с ними, чем заниматься чем-то другим.

9 января 1992 года «Nirvana» прибыла в Нью-Йорк на репетиции программы «В субботу вечером». Это был важный этап. Вечернее комедийное шоу было – и остается – серьезным мероприятием, поскольку оказывает значительное влияние на американскую поп-культуру. Иначе с чего бы его звезды Эдди Мерфи, Чеви Чейз и Дэн Экройд сделали такую долгую и славную (в отдельных случаях – слишком долгую и славную) кинокарьеру.

– Видеть «Nirvana» в этом шоу было невероятно странно, – восклицает Джонатан Поунмэн. – Словно бы с экрана сказали: «Привет, Средний Запад!» Они уже считались великими, но теперь у группы должны были появиться орды новых поклонников – просто потому, что программа «В субботу вечером» рассматривалась как источник всего модного.

– Я тогда увлекалась Киану Ривзом, – смеется Кэрри Монтгомери. – Он часто бывал на концертах «Nirvana», и Курт потом звонил мне и говорил: «Угадай, кто к нам приходил?» И вот в качестве рождественского подарка – за то, что я ему что-то там постирала, – Курт взял меня с собой на «В субботу вечером», чтобы я увидела Киану, потому что предполагалось, что он будет вести шоу. Мы летели с Венди [Курт заплатил за обеих]. Она до того ни разу не летала, так что мы полетели одним рейсом и жили в одном номере. Но Киану так и не появился.