Эверетт Тру - Nirvana: Правдивая история [litres]

Кортни плевать хотела на мои возражения – то есть посчитала их настолько незначительными, что даже не заметила их и перешла к следующему фривольному анекдоту из тех, что она рассказала Линн.

Вершиной безумия стало то, что через четыре дня после судебного слушания, решавшего судьбу Фрэнсис Бин, «Nirvana» вылетела в Англию, чтобы возглавить список выступающих на Редингском фестивале 1992 года. Это было самое крупное шоу из всех, которые они играли в Британии, да к тому же последнее.

Сначала давайте я расскажу о парике.

Это был подарок моей сестры, Элисон. В прошлом году в Рединге мне несколько раз угрожали читатели «Мелоди мейкер», двое – даже ножом. Я рассказал об этом сестре, и за неделю перед Редингом 1992 года я получил от нее по почте парик: «Так ты можешь хоть плясать, и тебя никто не узнает», – писала она. Я надел его, танцевал под дождем на выступлении «Teenage Fan-club», и меня все равно узнали. Да уж.

Потом я торчал в раздевалке «Nirvana». Было 30 августа, воскресенье. Весь день по лагерю циркулировали слухи, что «Nirvana» выступать не будет. У Курта-де передозировка героина. Курт якобы отбыл с женой, молодой матерью, обратно в США. Курта испугали меры безопасности. Я сидел, прислонившись к стене, и думал, что мне это не кажется правдоподобным, но кто знает? Кто-то передал мне бутылку с водкой – наверное, ребята из «Mudhoney», – и я начал пить. Сознательно и с той готовностью, которая означала, что скоро начнутся проблемы. Слухи становились всё более дикими. Может быть, Курт отказался выступать из-за язвительного приема, который оказали его жене, Кортни Лав, отдельные британские газеты? Я знал, что это неправда, потому что прошлым вечером говорил с Кортни, еще в Америке, где она отдыхала с новорожденной, Фрэнсис Бин. Ходили также разговоры, что этот концерт станет для «Nirvana» последним: со сцены группа это как раз энергично отрицала.

Грязь. Вот всё, чем запомнился тот Рединг. Образовались настоящие болота, в результате по некоторым участкам лагеря пройти могли только самые стойкие. Когда вдохновенная команда политического рэпа «Public Enemy» выступала субботним вечером, разверзлись хляби небесные, и на толпу вылилось содержимое океана средних размеров. Слушатели поскальзывались на земле; лица, тела, ноги, брюки, футболки «New Model Army» [315] Британская агит-панковая группа середины 80-х, популярная среди «пацанов». были полностью заляпаны грязью. Несколько редких костров, которые растапливали пластиковыми стаканчиками и постерами Курта Кобейна, ничуть не помогали согреться. Всё воскресенье группы подвергались обстрелу толпы. Музыканты реагировали по-разному. «Mudhoney» положили инструменты и начали отстреливаться. Марк Арм дразнил толпу: «Ребята, да вы же кидаться не умеете. Вы привыкли играть в футбол и пинать мяч ногами». Тут же он получил по лицу увесистым куском беркшира. «Будет мне наука, – отметил он позже. – Никогда не дразни вооруженную толпу». Группа поддержки «Baggy Labour», «The Farm», пыталась заболтать обидчиков. Всех перекрыла солистка «L7» Донита Спаркс, которая вынула из шортов тампон и запустила им в особенно наглых метателей [316].

Можно было слышать звук шмякнувшегося использованного тампона.

За сценой все казалось каким-то нереальным. Грязь и дождь оставили от обычных полчищ фанатов только самых преданных, явно старейших [317], – к тому же тех, кто не являлся личными друзьями группы, не пускали за сцену в их отсек. Это меня более чем устраивало. Благодаря этому я в числе немногих мог пользоваться достойными удобствами – сверхважными на любом фестивале – и имел доступ к выпивке.

Незадолго до выхода «Nirvana» выступал Ник Кейв, и я помню, как все мы – «Fannies» («Teenage Fanclub»), роуди, какой-то менеджер турне – стояли у отсека «Nirvana» и слушали, как австралийский певец поет серенады помятой, издерганной толпе – «The Weeping Song», «Deanna», – думая, насколько же он здесь не к месту. То был день гранжа – «Nirvana» подобрала исполнителей под себя (трибьют-группа «Abba» под названием «Bjorn Again», «L7», «Mudhoney», «Screaming Trees», «Melvins», «Pavement» [318], «Beastie Boys» и «Teenage Fanclub»), и Кейв выглядел здесь таким неуместным, таким рассудочным. Раздавались крики: «Где же грязь, миленький?» [319]

«Nirvana» с выходом задержалась: вроде бы они только что прилетели с другого фестиваля в Европе, не помню сейчас. Впрочем, думаю, что они торчали в «Ramada» – самом популярном у групп месте в послефестивальное время. Вдруг крохотная раздевалка стала напоминать бедлам, промоутеры носились туда-сюда; в одном углу Тони, личный танцор группы, накладывал слои макияжа, глядя в зеркало. Тарелки с нарезкой сыра и ветчины лежали нетронутыми, как и арахис и конфеты; под столом охлаждалось пиво. Трудно было понять, что же происходит. Курт вышел, убедился, что мне есть что пить, спросил, как зовут мою девушку. Кто-то что-то проорал про кресло-каталку. «Куда вы дели эту сраную каталку?» – раздался рык. Кто-то – наверное, менеджер турне «Nirvana» Алекс Маклеод – налил мне виски, а еще кто-то начал устанавливать сиденье. Эй, что за черт? Мое недоумение переросло в настоящий дурман.

«Меня собираются вывезти на сцену на этом, – объяснил Курт. – Это, типа, шутка над всеми, кто достает нас, рассказывая, что я-де в больнице, что у меня передозировка. Нравится мой халат?»

«Ага, понятно, – сказал я, ничего не понимая. – А почему бы тебе тогда еще не надеть и парик, который мне прислала сестра? Ты тогда будешь немного похож на Кортни, это еще больше всех собьет с толку». Курт примерил парик (волосы у него были уже довольно длинные) и согласился. Уже почти пора было выходить на сцену; кто-то глухо спросил еще кого-то, выкатится Курт на сцену сам или… «Эй! – заорал я, окончательно прощаясь с рассудком. – Давайте я его вытолкну! Я могу! Давайте я вывезу Курта на сцену. Так будет прикольнее».

Никто не придумал приличной отговорки, которая меня остановила бы.

И вот мы уже мчались к краю сцены, а по дороге куча народу хлопала нас по плечу и подбадривала. Я с трудом помню, что было дальше. Управление транспортным средством осуществлялось в нетрезвом виде: я возил Курта все более широкими кругами в погоне за девушками из «L7» у края сцены, в то время как двадцатифутовый занавес был готов приоткрыться, а менеджеры и прочая шушера бормотали про себя и друг другу: «Убейте же этого сраного английского писаку!» Никто из нас не знал, где, собственно, край сцены, так что мы запросто могли свалиться. Чарлз Питерсон, фотограф, который во многом определил лицо сиэтлского гранжа, снимал нас, пока мы умирали от смеха под вспышками. Мы подождали несколько минут за сценой, пока Крист говорил необходимое введение – и наконец настал тот момент…

Огни. Это всё, что я помню. Огни. Не видно было ни единого лица. Толпа невидима, и я ощущал только тот невероятный эйфорический рев, который увеличивался с каждым нашим шагом к микрофону.