Эверетт Тру - Nirvana: Правдивая история [litres]

– Все остальные высказывания Курта Ди – это все та же пораженческая поза, которая была так по душе в то время бездельникам поколения Икс, – говорит Питер. – Они ни во что не верили по-настоящему и особенно не запаривались, чтобы сформулировать какие-то свои взгляды. Им просто нравилось ныть. Но гранж играли не только на Северо-Западе. Музыку, похожую на гранж, играли повсюду. Как назывался тот лейбл в Чикаго? «Touch And Go»? Разве музыка, которая записывалась там, это не тот же гранж?

Я: Верно.

– «Sub Pop» не стеснялся с ними общаться, – отмечает Бэгг. – Это еще одна причина, по которой Сиэтл стал ассоциироваться с гранжем. Если сравнивать с другими лейблами, то Брюс и Джонатан были самыми бесстыдными коммерсантами. Пока они работали вместе… Я просто хочу сказать, что они не лучшие бизнесмены, но сумели вытянуть миллионы баксов из «Warners». Им удалось убедить всех, что они нашли золотую жилу, но повезло им только с «Nirvana». Пэвитт всегда угадывал, что вскоре будет популярным. Он был очень непредвзятым чуваком.

Я: То есть вся эта музыка казалась вам нелепой?

– Конечно, кое-что мне нравилось, – отвечает Питер. – Но все в этих ребятах – то, как они одевались, какую музыку играли, – все напоминало мне начало 70-х. Кроме очевидных людей вроде Игги Попа, они напоминали мне раннего Элиса Купера, «Steppenwolf» [228]– знаете, до гранжа это называлось хеви-металом.

Мы считали это просто хард-роком. Фланелевые рубашки и теплое белье – когда я учился в школе [на Восточном побережье], мы носили их все время. Просто мы постоянно тусовались в лесу и напивались там – и носили эту одежду, чтобы не замерзнуть. Поэтому я очень удивился, когда в журналах стали рекламировать те вещи, которые я носил школьником.

Сиэтл был – да и сейчас остается – по-настоящему провинциальным городком, – заканчивает Бэгг. – В те времена люди испытывали большое подозрение к посторонним, к Нью-Йорку и Лос-Анджелесу относились со смесью обиды и зависти. Когда я только приехал из Нью-Йорка, меня всегда очень веселило то, как люди реагировали, если о них писали – я уж не говорю, писали хорошо – в журнале «Рокет»; это был просто вопрос жизни и смерти. Я говорил: «„Рокет“? Ну и что?» Мне было почти жаль эти группы, ведь они не получали удовольствия от этого внимания. Они будто не понимали или не ценили этого, ведь не каждый день твой город оказывается в центре внимания, становится явлением. Их это скорее пугало и злило. Они все время говорили: «Блин, тут так много журналистов». А я думал: «Сколько это еще продлится? Вряд ли Сиэтл будет интересен людям все время».

Я: В Сиэтле было что-то провинциальное, не так ли?

– Не то чтобы все тут не доверяют чужакам, просто сюда никто не приезжает, – говорит гитарист «Mudhoney». – Это перевалочный пункт. Я никогда не считал Сиэтл крупным городом. И до сих пор не считаю. Сейчас город как будто вдруг сильно вырос и обрушился, не выдержав собственного веса.

Я: Но где-то в 1991 году определенно наступил момент, когда местные музыканты стали вдруг негодовать…

– …по поводу тех, кто сюда приезжал, – соглашается Тернер. – Да, потому что понаехали совсем другие люди. Местные никогда не думали, что смогут куда-то пробиться. К тому моменту я уже перерос музыку, которую играли мои друзья в своих группах; я даже никогда не любил «Soundgarden» или «Mother Love Bone». Но когда сюда повалил народ и стал одеваться и играть музыку, подражая «Alice In Chains», – их музыку я возненавидел еще больше.

Группа «Mudhoney», – продолжает Тернер, – отреагировала на это альбомом «Every Good Boy Deserves Fudge» [1991 год]: абсолютный минимализм, слабенькие усилители, гаражные клавиши – и куча каверов на панк-рок-песни. Мы хотели напомнить, в первую очередь себе, за что мы вообще любим рок-н-ролл. И, конечно, в эту категорию не входила помпезная гребаная «Jesus Christ Pose» [сингл «Soundgarden»]. Для меня все было кончено в ту минуту, когда произошел первый взрыв, – я уже был сыт всем этим, даже «Mudhoney». Я сказал: «Беру перерыв на год и возвращаюсь в колледж». В 1990 году я говорил, зевая: «Хрен с ним. Хватит».

Второй взрыв прогремел, когда началась эта фигня с «Nevermind» «Nirvana» – тогда все стало совсем хреново, – смеется Стив. – Первый взрыв – это было забавно какое-то время, а потом мне наскучило. У меня никогда даже не было заветной мечты – стать рок-звездой; мечты других людей об этом мне были отвратительны. Пойти в «Off Ramp» или куда-то еще – для меня это конец света. Я ненавижу все это. Ненавижу людей с прическами как у Корнелла [Крис Корнелл, вокалист «Soundgarden»]…

Именно во время записи альбома «Nevermind» Курт Кобейн впервые встретил Кортни Лав.

Я помню ту гостиницу.

Откинув занавес, мы очутились в прохладном темном холле – после изнуряющего зноя это был настоящий рай. Спокойно, тихо. Волшебные огоньки мигали на деревьях – как будто на дворе уже Рождество; мягкие, пастельные тона; комнаты на первом этаже; консьерж, который даже не дрогнул, когда мы вошли.

Именно в этом отеле Принц, по слухам, ублажал дамочек в ваннах с лепестками роз. В этом отеле мы лежали в шезлонгах у бассейна, потягивая пиво и разноцветные коктейли, купаясь в лос-анджелесской неге, постоянно звонили в Лондон – просто поржать: «Как там у вас погода? Идет дождь? Что – не очень? Ай-яй-яй, как же так».

И именно в этом отеле я впервые встретил Кортни Лав и ее группу «Hole». Это было в мае 1991 года. У меня до сих пор стоит перед глазами картина, как они идут по кафелю с дальнего конца бассейна к тому месту, где лежали мы в своих английских плавках; как солнечный свет пробивался через смог и освещал взъерошенные волосы Кортни. На фоне других гостей отеля – с загорелыми ногами, в светлых нарядах – количество их одежды и худосочность бросались в глаза. Кортни была в рваных колготках, у барабанщицы Каролин Рю был пирсинг в подбородке – тогда это еще не вошло в такую моду, как сейчас, – а басистка Джилл Эмери выглядела крошечным черноволосым готом. А самым ужасающим из них был скромный гитарист Эрик Эрландсон – длинные тонкие волосы, бледная кожа, тощий, как Торстон Мур, – казалось, солнечного света он не видел несколько лет. Такое скопище фриков не являлось руководству гостиницы и в самых страшных снах. Кортни очень понравилась наша английскость, она постоянно смеялась над нашим акцентом. А может, и над плавками. Эрик отказался пожать мою руку, потому что – как он объяснил – тогда мы станем друзьями. А это неправильно – дружить с журналистом.

То, что «Hole» появилась на этой игровой площадке для элиты, было абсолютно естественным. И в то же время нельзя придумать что-то более неуместное. В «Сансет маркис» даже автоматы с сигаретами прячут в подвал.