В Морозов - Дети военной поры

Лишь через очень много лет найдут друг друга Онуте Дорайте и ее мать. Погибли родители у Тересы — той самой, что в новогодний вечер в Дебесах была принцессой. Родители и четыре брата… «Мама! Где ты?» — назвала свою поэму Саломея Нерис. Сколько ребят в отчаянии повторяли эти слова!

У них разные профессии.

Янина Валацкене работает на заводе. Онуте Маценскайте — в библиотеке Каунасского политехнического института, Генуте Эрсловайте окончила университет, научный работник.

Очень многие связали свою жизнь с детьми. Тереса — старшая сестра в детском санатории. В очерке о ней республиканская газета писала, что под белым халатом у сестры Тересы «бьется пионерское сердце».

Много лет отдали школе бывший комсорг Пальмире Шалкаускене и Онуте Дорайте. Старшей пионервожатой работала Ирена Вилкайте.

Иногда они встречаются. По-прежнему любят читать стихи.

Один начнет, другой — подхватит, оказывается, все помнят эти строки Саломеи Нерис, которые они так часто читали в Дебесах.

Чем завораживали их тогда эти строчки? Может, тем, что они были про них — и для них? Вместе с израненной землей в эти годы они учились молчать. Не жаловаться. Молчать и выстоять.

Люди не исчезнут, были, есть и будем!

Марйте Растейкайте:

— Это была школа дружбы, коллективизма, правда, суровая школа, но она нас научила не бояться трудностей. И еще — любви к человеку.

Миколас Слуцкис:

— Именно тогда, в военные годы, сложились у меня понятия добра, справедливости, Родины. Конечно, у каждого поколения есть свои точки отсчета. Но есть вещи, которые хочется сохранить. Например, человеческое настоящее тепло, а мы его узнали в те годы. Отзывчивость народа, доброту души.

Янина Валацкене:

— Мне приходится часто выступать, рассказывать ребятам про Палангу, про наше детство. И я, когда рассказываю, плачу. И мне часто хочется заглянуть им в глаза: почему они сидят тихо? Тоже взволнованы или просто потому, что «надо» отсидеть?

Жизнь отвечает на этот вопрос.

Несколько лет назад республиканская пионерская газета «Лиетувос пионерюс» обратилась к ребятам: давайте все вместе соорудим памятник пионерам Паланги, детям войны. Соберем на это средства. Предложим проект памятника.

И посыпались в редакцию письма: собрали металлолом — в фонд памятника! Работали в колхозе — в фонд памятника.

Тысячи детских рисунков с проектом будущего памятника пришли в газету. Рисунков, в которых ребята выразили свое понимание трагедии, случившейся в первый день войны в Паланге.

Многие, не сговариваясь, девизом к своим рисункам взяли слова Саломеи Нерис «Мама! Где ты?».

Лучшие рисунки были напечатаны.

Стоит памятник в Паланге. Но есть еще один памятник их военному детству. Это — сегодняшняя дружба литовских и удмуртских школьников. Пионеры Дебес отдыхали в пионерских лагерях Литвы. Школьники Каунаса ездили в Дебесы. В Каунасе есть Музей литовско-удмуртской дружбы… Летят письма из Дебес в Каунас, из Каунаса — в Дебесы.

А одна из улиц Дебес называется Литовской…

Представьте себе ташкентский вокзал — не сегодняшний, с просторной площадью и Вечным огнем у памятника погибшим комиссарам, с многоэтажными крыльями гостиницы и железнодорожного почтамта, — нет, ташкентский вокзал поздней осенью 1941 года.

Тесный, мощенный булыжником пятачок, со всех сторон зажатый приземистыми постройками, отгороженный от перрона частоколом толстых железных прутьев. Еще месяца полтора-два назад он не казался таким пугающе мрачным, суровым. Наоборот: все здесь играло яркими красками юга — цветы в палисадниках, зеленые купы деревьев над красной жестью домов, фонари на старинных столбах с чугунным узором. Тихо, только трамвай завизжит на разворотном кольце, звякнет колокол на перроне, и снова по-домашнему уютно, покойно, дремотно.

В первую военную осень здесь было по-иному. Каждые полчаса-час привокзальная площадь вбирает все новые и новые потоки эвакуированных — старики, женщины, дети. Не только на площади, а в сквериках, на прилегающих улицах уже не то чтобы сесть — стоять легче. Люди с узлами, корзинами, сумками расположились на тротуарах, мостовой, в палисадниках, теперь вытоптанных. Позднее осеннее небо сыплет на их головы мокрые хлопья. Ночью, при полном затемнении, — ни огонька, ни светящейся точки. Серая шевелящаяся масса, черные контуры оголенных деревьев…

Каждый день по указанию местных властей сотни эвакуированных отправляют в город, где для них уже приготовлено жилье. Другие разъезжаются по районам. А к ночи площадь снова полна. Эвакопункт не успевает справляться с этой лавиной. И самое трудное — дети: один потерялся в дороге, другой отстал от детсадика, третий и сам объяснить не сумеет, откуда приехал, как очутился на ташкентском вокзале.

— Детей нужно спасать. В первую очередь! — говорит работникам Наркомпроса республики первый секретарь ЦК Компартии Узбекистана Усман Юсупов.

25 ноября был издан приказ наркомата просвещения Узбекской ССР, по которому на вокзале создавался Центральный детский эвакопункт во главе с Н. П. Крафт. Там же назывались и другие ответственные лица.

«Обязать т. Крафт, — говорилось в приказе, — установить круглосуточную работу Центрального детского эвакопункта, распределив дежурства между указанными выше сотрудниками эвакопункта, привлекая для дежурства в помощь штатным сотрудникам детского эвакопункта лучших директоров детдомов».

Сейчас невозможно установить, кто из ташкентских учителей, врачей, воспитателей пришел первым на привокзальную площадь. Пришел ли сам по себе, по велению собственной совести, или же выполняя официальный приказ, резолюцию какого-то митинга. Известно, однако, что уже в октябре в зале № 6, где размещался «взрослый» эвакопункт, появились педагоги, воспитатели детских домов и садов, врачи-педиатры. Сменяя друг друга, они круглые сутки выходили встречать эшелоны, совершали обход привокзальной площади, чтоб не пропал, не затерялся в этом бурлящем потоке ни один оказавшийся без надзора ребенок. Детей приводили в зал № 6, а утром отправляли в детдом № 18.

Драматичные, тревожные сводки Совинформбюро осени сорок первого года: наши войска оставили Киев, Харьков, Смоленск, блокирован Ленинград, ведутся бои на подступах к Москве. И как отзвук — новые потоки эвакуированных, а среди них — дети, дети, дети…