Петр Беляков - Самые трудные дни [Сборник]

— О вас мне «сверху» уже сообщили, — сказал он сухо, словно я так некстати подошел. — Пакет при вас?

— Да.

— Последнее время служили в 13-м танковом корпусе в должности командира батальона?

— Так точно!

— Знаете, куда вас направили и на какую должность?

— Нет, не знаю.

— Это мне нравится, — сказал он не то с осуждением, не то с похвалой. — Вас назначили инженером по ремонту подвижной боевой техники семнадцатой мехбригады. А пока мой заместитель по технической части находится в госпитале, его обязанности будете выполнять вы. Ясно?

— Вполне.

— Предупреждаю, — продолжал холодно Аксенчиков. — Предупреждаю, если во время переправы через Волгу утонет хоть один танк или броневик, вы поплатитесь не только своим званием. — Кто был командиром корпуса? — вдруг неожиданно спросил он.

— Генерал Шуров, после его гибели комкором стал полковник Танасчишин.

— Тебе, можно сказать, повезло, — перешел комбриг неожиданно на «ты», чем сразу показался мне не таким уж черствым. — Тебе снова придется воевать в корпусе Танасчишина. У начальника штаба Воронина был?

— Еще нет.

— Сдай ему пакет и в 23.00 вместе с ним ко мне.

Взяв военного за руку, Аксенчиков направился вдоль берега.

Ночь не позволила мне хорошо рассмотреть моего нового командира. Но своим разговором со мной Аксенчиков произвел на меня не совсем приятное впечатление: высокомерный, пренебрежительный тон в обращении с подчиненным. «Бывает, однако, что при первом знакомстве к человеку появляется необъяснимая неприязнь, а потом с ним завязывается дружба», — рассуждал я, шагая по безмолвному лесу к землянке начальника штаба. Меня удивляло и занимало то, что все здесь молчало, как на необитаемой земле: где же люди, танки, минометы, пушки?

В землянке начальника штаба было так безбожно накурено, что, войдя, я не удержался и чихнул, чем, возможно, и обратил на себя внимание командиров, что-то вычерчивавших за столами.

— A-а, военный инженер! — сказал круглолицый майор, мельком взглянув на меня. — Тебя немного знаю. Появился бы часика на четыре раньше, тоже бы сидел над своей схемой. А теперь сиди и жди. — Хотя вот что: с ходу познакомься со своим хозяйством, — добавил он, передавая через сидевших маленькую бумажку последнего донесения.

Не преувеличивая, скажу, что даже сейчас, спустя три десятка лет, я вспоминаю те минуты у начальника штаба с чувством особой радости. А вызвана она была текстом той маленькой бумажки. Вместо старых марок легких танков я увидел в одной строке незнакомое наименование «Татра 3/4». На мой вопрос Воронин, усмехнувшись, с нотками гордости объяснил:

— Нужно понимать Т-34. Доволен? Вижу, вижу! Теперь, батенька, мы богаты, как никогда. Есть у нас отличные танки, самоходки и еще кое-что…

— А главное, замечательные люди, — дополнил немолодой подполковник, оказавшийся начальником политотдела Смолеевым.

Я был на седьмом небе: наконец-то, мы сможем потягаться с хвалеными немецкими танками Т-3. Раньше мне не удалось видеть тридцатьчетверку, но мы знали, у нас уже есть новый средний танк, показавший замечательные боевые качества. В тяжкие дни отступления мы, танкисты, ждали этот танк.

Только после того, как все разошлись, начальник штаба соизволил смерить меня своими покрасневшими от бессонницы глазами и подать руку.

— У хозяина был?

Я кивнул.

— Давай-ка сходим в танковый полк, который расположен на краю нашей зоны, — предложил Воронин. — Меня там ждут, а тебе все равно, откуда начать знакомство с техникой.

Снег перестал. В лесу все так же стояла тишина. Казалось, одетые в белое вековые дубы притаились в каком-то тревожном ожидании. Где-то далеко, по ту сторону Волги, изредка взлетали ракеты.

— Это на переднем крае, — заметил начальник штаба. — Думаю, тут будет как раз наше направление.

Его разговор вдруг прервал веселый перебор гитары. Звуки неслись, как из-под земли. Я невольно остановился, прислушался.

— Тут рота лейтенанта Зотова, — пояснил Воронин. — Зайдем? У Зотова танкисты почти все комсомольцы. Ох, батенька, беспокойный это народ! Рвутся в бой. Я им, конечно, сочувствую: сидим, как взаперти, а рядом дрожит земля от побоища. В нашем положении даже трус застыдился бы.

В просторной землянке было полно парней в комбинезонах. На земляной лежанке около девушки сидел чубатый парень и виртуозно наигрывал на гитаре плясовую. Один из танкистов, в котором я сразу узнал Ломакина, лихо выбивая трепака, припевал:

Второй голос подхватил:

Гитарист увлекся игрой, но, заметив нас, вскочил и, крикнув «смирно», доложил Воронину:

— Товарищ майор, вверенная мне рота готова выполнять боевые задачи!

— Вижу… — усмехнулся Воронин, пожимая руку старшему лейтенанту. — Сколько для «танек» у тебя быков? [13] Бык — боевой комплект снарядов.

— Два, товарищ майор.

— Учти, сегодня еще подвезут. Плясать, конечно, можно, но сейчас лучше было бы спать или уж еще разок проштудировать действие танковой роты в бою при прорыве переднего края.

— Значит, скоро начнем? — встрепенулся Зотов, расплывшись в улыбке.

Воронин неопределенно развел руками. Потом, кивнув в мою сторону, сказал:

— Знакомьтесь, ваш бригинженер! Зотов, проведи-ка меня к командиру полка.

Как только за Ворониным захлопнулась дверь, Ломакин бросился ко мне, мы обнялись. Наша трогательная встреча захватила внимание всех. Нас обступили.

— А я-то, дуралей, думал, вас тогда, под Суровикино, совсем искалечило, — говорил Ломакин сбивчиво от избытка чувств. — Вы остались такой же, только вот полоса на щеке.

— Значит, похоронил? Нет, Андрей, сейчас умирать рановато. Мы еще повоюем, крепко повоюем.

…В назначенное время я явился к комбригу. Была полночь. В землянку уже сошлись основные командиры, среди них мне посчастливилось увидеть моего старого приятеля, танкиста майора Филатова. Так как сейчас было не до личных излияний, мы просто переморгнулись.

— Что, бывшие однокашники? — спросил Аксенчиков, заметив это. Он предложил мне сесть на скамейку слева от начальника политотдела.

Сейчас Аксенчиков был совсем непохож на того высокомерного человека, которому я представлялся на берегу Волги. Он попросту, но серьезно беседовал то с одним, то с другим командиром. Внимательно выслушивал их.

— Все в сборе! — доложил дежурный офицер.

Аксенчиков кивнул Воронину.

— Слушайте приказ! — объявил начальник штаба.

Все встали. Эти минуты, в которые мы узнали о начале активных действий нашей бригады, никогда не изгладятся из моей памяти. Помню, как от сердца отхлынула все время давившая его неопределенность. Сразу повеселевшие командиры старались не пропустить мимо ни одного слова из приказа, в котором частям бригады предлагалось 18 ноября в 19 часов начать скрытно переправу через Волгу в районе поселка Татьянка и Светлый Яр и к утру сосредоточиться в таких-то отметках у восточного склона Ергенинской возвышенности. И так далее. Я смотрел на строгий вид своих сослуживцев и по суровым лицам читал их общую мысль: скорее бы грянул час расплаты! Филатов смотрел куда-то мимо меня. По его чисто выбритому мужественному лицу то пробегала тень печали, то едва заметно выдавливалась улыбка.