Людмила Штерн - Жизнь наградила меня

Оля Спирова попала в больницу, везучая мама отделалась ожогами рук. Оказывается, в капиллярных трубочках старой развалюхи сохранился бензин, и никому не пришло в голову это проверить.

«Наполеон-газ» критики приняли прохладно. Были упомянуты и подражание западным фильмам, и сумбур, и убогая штамповка. Вот абзац из одной рецензии:

«Артистки по своим типическим данным подобраны неплохо, но они слишком условны… Блистательно снята одна сцена, ради которой стоит смотреть этот фильм. Это сцена пожара самолета. Игра сестер-шпионок поражает своей экспрессией и выразительностью. Кадры этого эпизода создают редкое в кино ощущение подлинности…»

В процессе творческого содружества мама вышла за Тимошенко замуж, впрочем, ненадолго. Он много пил и был бессмысленно и нелепо ревнив. Финал их брака был скорым и внезапным. Мама играла Марию Стюарт. Утром, в день премьеры, из театральных мастерских приехала портниха с платьем для первого выхода. «Не платье, а пенное чудо», – вспоминала мама. Она примеряла его в спальне, перед высоким трюмо, а портниха на коленях, с булавками во рту, выполняла «последние указания». Вошел нетрезвый Тимошенко в очевидно скандальном настроении и разразился таким примерно текстом: «Конечно, тебе важнее вертеться перед зеркалом в этом идиотском платье, чем обсуждать со мной новый сценарий». Мама, как она утверждает, «мирно и доброжелательно» попросила оставить ее в покое. Но режиссер не на шутку раздухарился, схватил с бюро чернильницу и выплеснул чернила на пенное чудо. Мамина реакция была молниеносной. Она подняла стул и разбила его о тимошенковскую голову. (К сожалению, я не знаю, в каком платье мама играла на премьере, а придумывать не хочется; пусть в мемуарах будет толика тайны.) Много лет спустя подвыпивший Тимошенко звонил нам раз в месяц и жаловался на свою жизнь. Но поскольку мама беседовать с ним отказывалась, он разговаривал со мной. Текст был примерно такой: «Вчера в Елисеевском встретил Наденьку с твоим отцом. Оба подтянутые, красивые, не мне чета. У меня радикулит, весь скрюченный, хожу с палкой и пью как сапожник. Какая она умница, что бросила меня к чертям собачьим».

Круг маминых друзей, поклонников и приятелей был необъятен. Мама дружила с Виктором Шкловским, Романом Якобсоном, Борисом Эйхенбаумом, Алексеем (Люсей) Каплером, Ольгой Берггольц, Михаилом Слонимским, Вениамином Кавериным и другими, теперь уже ставшими легендарными людьми.

О встречах с некоторыми из них мама, в возрасте 90 лет, написала книгу «Пока нас помнят». Вот некоторые из ее удивительных знакомств.

Виктор Шкловский был ее добрым другом и даже наставником. Он познакомил маму с Горьким довольно странным образом (о чем позже), ввел в круг Ахматовой, приводил в гости к Брикам.

А с Романом Якобсоном, великим лингвистом, у мамы были даже романтические отношения.

Я нашла в мамином архиве посвященный ей рукописный сонет Романа Якобсона:

Мамин отец и отец Якобсона, оба родом из Двинска, дружили с детства. И когда выросли, то вместе с женами и детьми снимали дачу. Мама познакомилась с Романом, когда ей было 7 лет, Роме – 11, а его брату Сереже – 8.

Мне запомнился ее рассказ о Якобсоне.

1920 год. Мама – студентка Школы Русской Драмы и участвует в спектакле в Александрийском театре. Как-то однажды возвращается домой после полуночи. Ее встречает в дверях соседка:

– Тебе много раз звонил Роман Якобсон. Он на Варшавском вокзале, не расслышала, в каком вагоне… Утром их вагон прицепят к поезду… Он уезжает за границу…

Мама бросилась вниз по лестнице. Проливной дождь, неосвещенные улицы, редкие тусклые фонари. От ее дома до Варшавского вокзала примерно четыре километра. Мама бежала весь этот путь, хлюпая по лужам, промокшая до нитки. На вокзале металась по платформам. Где он? В каком вагоне? Наконец какой-то железнодорожник показал на отдельно стоящий, едва освещенный вагон: «Кажется, этот». В вагоне сидело всего несколько человек и среди них – Якобсон. Он уговаривал маму ехать с ним… сегодня, сейчас, сразу… Мама растерялась. Бросить всё – учебу, работу, театр… С собой никаких документов…

– Нет, Роман, это невозможно… – А сама плачет, не может остановиться…

– Мы поженимся, как только пересечем границу. И я обещал твоему отцу, что вывезу тебя отсюда. Ведь он в отчаянии от твоего дикого побега…

Если бы он застал ее дома, если у нее было бы время подумать, решить, подготовиться… Но так, внезапно…

– Не могу, – сказала мама.

Вошел кондуктор.

– Сейчас вагон прицепят к составу. Посторонних прошу…

Долго потом, когда мама приходила домой и спрашивала, кто ей звонил, соседка грустно отвечала: «Рома не звонил».

Опубликовано письмо Шкловского Якобсону, в котором сообщается печальная для них обоих новость, что «Надя вышла замуж».

А уже в Америке, в материалах какой-то славистской конференции я прочла, что якобы Шкловский и Якобсон в 1920 году дрались из-за мамы на дуэли. Несколько раз я приставала к маме с вопросами, но она отшучивалась… А сейчас уже и спросить некого.

…Мама встретилась с Романом Якобсоном и его младшим братом Сергеем Якобсоном, научным сотрудником Библиотеки Конгресса, спустя сорок пять лет, в 1976 году, в Бостоне. Они вспоминали, как Рома давал Сереже рубль, чтобы он сходил в кино и не путался у них под ногами. Мы сидели в кафе вчетвером: мама, Роман Осипович, Сергей Осипович и я, и Роман поинтересовался, чем я хочу заниматься. Я сказала, что русской литературой, и мама спросила, есть ли у меня шансы проникнуть в Гарвард. Роман Осипович засмеялся: «Зависит от Людиных способностей… На меня рассчитывать не стоит. Когда-то был влиятельным, а теперь я – отставной козы барабанщик».

Мама с подругой стояли в очереди за билетами в железнодорожную кассу московского отеля «Метрополь». Подруга прохаживалась вдоль очереди, глядя, нельзя ли к кому присоседиться: очередь была длинная. Возвращается к маме с круглыми от возбуждения глазами: «Слушай, впереди через пять человек стоит сам Маяковский!» Мама, любительница поэзии, разволновалась: «Подойди послушай, в какой вагон ему дадут билет». И маме удалось купить билет в тот же вагон и даже, возможно, в то же купе. Или она умудрилась с кем-то поменяться и перешла в это купе – этих деталей я не знаю.