Юрий Мишаткин - Соловушка НКВД

Погруженная в мысли, Надежда Васильевна сидела у трюмо, забыв о своей внешности. Лишь когда часы пробили четыре раза, встрепенулась и принялась за макияж, сооружение прически.

«Справлюсь с волосами лучше парикмахерши, и в выборе наряда не потребуется совет модельера — Бог не обидел вкусом. Сегодня подойдет платье с фламандскими кружевами, буду выглядеть моложе…»

Размышление о наряде помогло забыть об опасениях, Плевицкой стало легко — кажется, взмахнет руками и полетит…

Разговор по телефону был коротким: Кутепов и претендент на Российский престол Великий князь Кирилл Владимирович Романов не страдали многословием.

Двоюродный брат покойного Николая II говорил уважительно. Голос в трубке был энергичным. За плечами Романова было лишь пятьдесят четыре года, титул императора принял в 1924-м, женат на двоюродной сестре Виктории, чего не одобрила Русская православная церковь.

Кирилл Владимирович для приличия поинтересовался здоровьем генерала, пожелал успехов на службе и, словно между прочим, спросил о своем родственнике Петре Николаевиче, который был в оппозиции к блюстителю престола.

— К сожалению, мало информирован о Великом князе, — признался Кутепов. — Его очень ценил Врангель и… — Генерал не мог отказать себе в удовольствии напомнить о неприятном: — И признал за ним права на Российский престол.

— Вы же знаете, что это противозаконно!

— Так точно.

Чтобы сменить тему, Великий князь сказал, что закончил читать мемуары Врангеля, считает их, как и автора, мудрыми.

Упоминание ненавистного имени заставило Кутепова вновь вспомнить о более чем странной смерти предшественника:

«Когда приболел, никто не придал значения повышению температуры, ознобу, болям в суставах, сонливости. С опозданием пригласили врачей».

Когда разговор завершился, Кутепов вернулся к делам, приготовился прочесть подготовленные документы, посидел над папкой с бумагами и снова — в который раз! перед мысленным взором возник Врангель в гробу. Кутепов замотал головой, прогоняя видение, попытался вникнуть в первый документ и вспомнил последние слова умирающего барона:

«Желаю хотя бы прахом вернуться на Родину, но когда это исполнится, и исполнится ли?».

Кутепов не мог знать, что прах Врангеля перенесут с кладбища на окраине Брюсселя в русский православный храм в Белграде, вдова и дети покойного не дадут согласие на эксгумацию трупа (дабы определить действительную причину смерти) и барон навсегда останется в чужой земле…

Скоблин шагал по бульвару и не замечал бьющего в лицо леденящего ветра. Генерал размышлял о предстоящем вечере: как лучше, незаметнее начать разговор, не сказать лишнего, что насторожило бы Кутепова, тогда вторая — главная встреча уже не состоится?

Очнулся в сумраке храма. Поутру там было малолюдно. Истово крестилась старушка. Отбивал поклоны худой как жердь старик. Ставила свечку девушка в черном платке. Собирал огарки свечей церковный служка.

«Что заставило переступить порог храма? Потребность покаяться в тяжких грехах?»

Скоблин убедил себя, что свернул по привычке: «Не раз приходил сюда с Надей, вот ноги и привели сами…»

Приобрел пару свечей, одну поставил перед иконой Богоматери, другую оставил гореть в руке.

«Если намеченная операция пройдет без сучка и задоринки, попрошу у Всевышнего прощения, покаюсь в содеянном, впрочем, большая часть греха ляжет на непосредственных исполнителей…»

Генерал вдыхал запах ладана, прислушивался к скороговоркой читающему молитву благообразному священнику и обрел умиротворение, какое снисходит на человека в церкви.

«Кутепов оказался в добром расположении духа, когда пригласил в ресторан, а его Лидия, сама того не зная, помогла встрече… Обрадую, что имею сведения о мздоимстве подчиненных, даже казнокрадах, документы представлю позже… Можно пойти и с козырной, сказать, что в штаб прокрался агент Москвы, на такую приманку клюнет обязательно…»

Скоблин знал, что Кутепов способен резко оборвать, обвинить в наушничестве, назвать доносчиком. Была и вторая опасность провалить операцию: начальник мог явиться с охраной.

Со свечи на ладонь скатилась капля воска. Скоблин дунул на огонек и покинул храм, осенив себя крестным знамением, попросив у Бога помощи в неправедном деле.

«Меня извиняет то, что подневолен, выполняю чужой приказ, неисполнение которого грозит карами. Будь на то моя воля, не ввязался в противное чести офицера и совести дело, мало того, воспротивился ему».

Небольшой оркестрик играл не громко, впрочем, занятые разговорами посетители ресторана а-ля рюс не слушали музыкантов, и лишь Кутепова привлекло их исполнение.

«Исполняют что-то знакомое, похожее на военный марш, но убей бог не вспомню что. Играют с душой…»

Когда рядом со столиком вырос гвардейского роста официант, генерал нахмурился:

«Выправка военная, по всему, служил в гвардии, нынче гнет спину перед пьянчугами. Такому не водку разливать, не с подносом носиться, а сходиться с врагом врукопашную, идти в штыковую атаку!..»

Сидящий рядом Скоблин делал заказ, советуясь с женой и Лидией Кутеповой.

«Меня не спрашивают, — продолжал размышлять генерал. — Впрочем, Лида знает, что непритязателен в еде…»

Ресторан был полон — ни одного свободного столика.

Юркие официанты, облаченные в косоворотки, подпоясанные кушаками, сновали с подносами. Стоило перед Кутеповым появиться тарелке с закуской, генерал улыбнулся.

«Икра? Это лучше устриц. А водка, если верить этикетке, «Смирновская»… В штабе поперхнутся, увидя, как их начальник, постоянно отказывающийся от банкетов, сидит в накуренном ресторане».

Дамы за столом болтали, точно не виделись вечность. Генералы лишь перебрасывались фразами:

— Под «Смирновскую» прекрасно идут балык и селедочка.

— А грибочки безвкусные, не то что наши маслята, подберезовики.

Дамы между тем перемалывали косточки бывшей прима-балерине Александрийки, бывшей любовнице (точнее, содержанке) погибшего императора Матильде Кшесинской.

«В курсе всех сплетен, — подумал Кутепов. — От жен ничего не скрыть… А певица после свадьбы мало изменилась, видимо, тщательно следит за собой, поддерживает форму. В памяти стерлось многое, но хорошо запомнилось утомительное «сидение» армии в окутанном раскаленным воздухом Галлиполи. Помню и все до одного бои, в коих участвовал, коими командовал, и победные, и пораженческие, последние запали крепче… И свадьбу Скоблина и певицы не забыл. Как посаженный отец произнес положенную речь… Почему поспешили стать под венец? Было совсем не до церковного обряда, началась эпидемия, пошли смерти, а они, точно неоперившиеся птенцы, забыли обо всем. В Турции будущее казалось зыбким, и дико было видеть среди всеобщего хаоса новобрачных со свечами в руках».