Зарина Асфари - Быть гением [Истории об искусстве, жизни, смерти, любви, сексе, деньгах и безумии]

Мне три года, я вываливаю из коробки на стол первые в своей жизни карандаши. Беру один и ставлю точку на листе. С неё-то всё и начинается в нашем с вами театрике, а заодно и в театре космоса, вселенной, мироздания. Очутившись в пространстве сцены, точка, как и любая другая актриса, приходит в движение. Её космогонический танец чертит перед вами линии: смотрите, смотрите, вот они уже сплетаются в плоскости, в объёмные формы, в эмоции, в горы, города, людей, детей, в целый микрокосм отдельно взятого спектакля.

Спектакль моего бытия, начавшись в точке рождения 18 декабря 1879 года, идёт без антрактов уже 140 лет до сего дня, и даже смерть — не повод прерывать наше шоу, верно?

Бог с вами, умирать ещё рано, я молод, поговаривают, что даже красив и, вне всякого сомнения, ещё и талантлив. Я учусь у мастеров модерна, жёсткими и хлёсткими линиями передаю настроение и характер натурщицы в частной школе живописи, но с живописью у меня, честно говоря, не ладится. Понимаете, мой путь, начавшись с точки, так и вьётся линиями, изо дня в день, из рисунка в рисунок, и я, конечно, говорю, что краски лишь декорируют пластическое впечатление, но вы же знаете басню про лису и виноград. И что я, по-вашему, должен говорить, если краски мне не даются, я их не чувствую и не понимаю? Нет-нет, не смотрите, не надо, пожалуйста, вы правда не найдёте здесь ничего интересного! Лучше послушайте, как я играю на скрипке в нашем студенческом квинтете!

Какая, в сущности, разница, сколько мне лет? В моём внутреннем театре я сотни раз умирал и сотни раз рождался, я вечный старец и вечный ребёнок.

Вот и на холсте мелодическими линиями проступает героический удар смычка, прямые стен и потолка покрываются тайнописью нотных знаков, а толку-то? Картины не продаются, даже подслащённая пилюля моих гротескных карикатур не привлекает публику, которая хочет комедии, а не сатиры. Она хочет смеяться — так пусть смеётся, только в чьём-нибудь другом театре!

Вот вы. К кому вы пойдёте, когда станет совсем плохо, когда линия вашего развития прервётся в азбуку Морзе? Место, откуда вы пришли, всё ещё там, и лучший выход, как по мне, найти точку входа, так что я возвращаюсь к родителям, в Берн, забираюсь раненым зверьком на чердак и вместе с ящиками отжившего свой век барахла покрываюсь пылью…

Но знаете, знаете, какое сокровище иной раз можно найти в груде мусора?! Я нашёл целую коробку детских рисунков! Моих детских рисунков! ( https://qrgo.page.link/MM9p4) Скандинавские сказки, сонмы ангелов и коронованных особ… О-о-о, вот она, вот моя точка входа! Я бережно вырезаю самые ценные фрагменты, наклеиваю на дорогой картон, нумерую, подписываю, начинаю с этого складывающегося в нарядный пазл богатства свой персональный каталог. Я самого себя собираю по кусочкам, понимаете? Мудрого, счастливого, трёхлетнего себя.

И вот уже в крошечной мюнхенской квартире, где рисовать можно разве что на кухне и разве что миниатюрные акварельки, раздаются звуки пианино и заливистый детский смех. На фортепиано играет моя жена Лили, она даёт уроки музыки, чтобы прокормить нашу презабавную семью, а смеёмся мы с Феликсом над очередной придумкой, историей, которых у нас хватит, поверьте, на тысячу театров! Феликс — мой сын и мой лучший друг. Мы с ним ровесники, вместе играем, вместе учимся, вместе растём, сплетая линии жизни и фантазии в замысловатые формы. Вот, вот, смотрите! Из вывороченной розетки, глины и старых тряпок рождается электрическое привидение, кусок моего рабочего халата становится плащом для моего кукольного альтер-эго. Мы с ним смотрим на мир огромными, в пол-лица, глазами, какие бывают только у детей и египетских погребальных масок. Вместе с Феликсом рождаются два дневника — дневник младенца и дневник художника, такого же ребёнка, так же нуждающегося во внимании, терпении и уходе.

Такая забота, конечно, не остаётся без награды, и подрастающий художник уже летит с друзьями-экспрессионистами в Тунис в поисках новых сюжетов и источников вдохновения, а находит нечто куда более ценное — цвет . Видели бы вы сады Сен-Жермена, терракотовые дома и зелёно-красно-зелёно-жёлто-зелёные тропические заросли! Ооо, эта пульсация цвета, который уже мощным неостановимым потоком льётся в мои картины и из них — в мир внешний и внутренний, в меня, в доселе графичное пространство моего персонального театра! Цвет… Цвет наконец-то овладел мной. Мне больше не нужно гнаться за ним. Он овладел мной навсегда, я знаю. Вот он, смысл счастливой минуты: я и цвет едины. Я — художник. Я художник !

Ооо, эта пульсация цвета, который уже мощным неостановимым потоком льётся в мои картины и из них — в мир внешний и внутренний, в меня, в доселе графичное пространство моего персонального театра! Цвет…

Обо мне пишут книги, меня разбирают на цитаты, меня мифологизируют и канонизируют, приглашают открыть персональную выставку, зовут преподавать в «Баухаус» [5] Высшая школа строительства и художественного конструирования «Баухаус» существовала в Германии с 1919 по 1933 год, дала название направлению в архитектуре, собрала звёздный преподавательский состав и была разогнана нацистами как заведение, противоречащее духу Третьего рейха. и практически сразу нарекают Буддой «Баухауса». Я, как и он, не трачу лишних слов на громкие споры о смысле и сути искусства, увлечённо преподаю теорию формы, переношу музыку на холсты, растворяясь в гармонии тонов и оттенков, в ритмике линий и плоскостей. Творческое безмолвие исходит от меня, как от солнца. Студенты смотрят на меня со священным трепетом, видя во мне человека, познавшего день и ночь, ад и рай, небо и море, жизнь и смерть. Я, конечно, и об этом не говорю: ведь наш язык слишком беден, чтобы говорить о таких вещах. Напряжённое присутствие, чувство верного пути, распахнутые глаза устремлены в окно, и с улицы, заглядывая в мою профессорскую квартиру, меня легко принять за призрак. Я беру в руки кисть и с колумбовым спокойствием и воодушевлением отправляюсь к новым берегам. Мой внутренний театр полон музыки и поэтики нового, сию минуту творимого мира.

И со временем я неизбежно замыкаюсь в стенах этого театра, не желая о чём-то договариваться с новой реальностью, созданной явно без моего участия. На политической арене Гитлер плюётся обвинениями в адрес авангардного искусства, связывая его с разрушительными социально-экономическими процессами последних десятилетий. Меня клеймят дегенеративным художником и подозревают в еврействе и сочувствии коммунистам, дома проводят обыски, а картины, изъяв из музеев, экспонируют на выставке-посмешище [6] Выставка «Дегенеративное искусство» открылась 19 июля 1937 года и собрала около 650 произведений авангардных художников. Эти картины были изъяты из коллекций немецких музеев. Часть по окончании выставки была продана заграничным коллекционерам за смешные деньги, которые уже без всяких шуток нацистское правительство пустило на оборонку. вперемежку с детскими рисунками и портретами душевнобольных. Простите, доктор, а кто из нас здоров?! Да бог с вами, доктор, я не буду ничего вам доказывать, я просто уйду в глубину сцены в моём внутреннем театре и уж, извините, не приглашу вас занять место в партере.