Иван Людников - Огненный остров

— Нет ли простуженных, кашляющих? — допытывался Коноваленко.

Больных не нашлось, и командир полка проводил группу к колодцу, со дна которого начинался лабиринт подземного хода в неприятельский тыл.

У этого же колодца он встречал на рассвете вернувшихся. Старший группы доложил командиру полка:

— Задание выполнено. В подвале инструментального цеха взорваны ящики с боеприпасами. Истреблено не менее тридцати вражеских солдат. Отходить пришлось с боем, прикрывая друг друга. Из группы в десять человек пятеро не вернулись.

Задание выполнено. Иной командир ограничился бы похвалой и обещанием наград. Коноваленко поступил иначе. Вытащив блокнот, он прежде всего записал фамилии тех, кто не вернулся, и тут же прямо и честно высказал то, что в эту минуту больше всего его волновало:

— Если на «Баррикадах» мы будем терять по пяти наших лучших разведчиков и саперов за тридцать поганых гитлеровцев, придется отказаться от таких вылазок.

Молча слушали солдаты своего командира полка. Умом и сердцем поняли, как переживает капитан Коноваленко гибель лучших бойцов…

Суровость — во благо, а доброта — во зло, — на войне и это бывает. Только не сразу за внешней суровостью различишь истинную доброту, да и доброта доброте рознь. В этой связи вспоминается разговор с пулеметчиком Белобородько, первым орденоносцем дивизии за бой под Цимлянской. Белобородько погиб на «Баррикадах», а случай, о котором я хочу рассказать, произошел в одной из станиц на Аксае.

Две роты первого батальона 344-го стрелкового полка (им тогда еще командовал Алесенков) разминулись на подходе к станице. Командир первой роты привел своих бойцов на окраину станицы, и те, изнуренные жарой, повалились на землю. На станицу налетели бомбардировщики противника. Рота стала их легкой добычей. Когда я приехал в эту станицу после бомбежки, убитых уже похоронили. Вместе с солдатами в братской могиле лежал недавно принявший роту молодой лейтенант. У могилы я и увидел пулеметчика Белобородько. Был он мрачен и, разговорившись со мной, стал винить себя, что сам накликал беду на товарищей.

— Кабы я, дурень, не слышал того спору! — казнил себя Белобородько. — Наш лейтенант каже другому ротному: «Звернем до хат, притомились бойцы, нехай отдохнут». А тот — никак: «Немножко, каже, до ночи потерпим». И повел своих хлопцев лощиной в камыши. А наш добренький лейтенант… Не хватало у мэнэ духу сказать ему: «Да не жалей ты нас!» Вот она, жалость его как обернулась.

…Ночью морозит. С берега реки доносится шум — идет густая шуга, предвещающая скорый ледостав. Это пугает гитлеровцев, и они напрягают последние силы, чтобы сбросить нас в Волгу и высвободить войска, которые до зарезу нужны Паулюсу на других участках фронта. В последней надежде разделаться с нами немцы сосредоточили на «Баррикадах» новую дивизию. Допросив пленных, майор Т. М. Батулин, начальник отделения разведки, с тревогой сообщил, что против нас действует еще одна немецкая пехотная дивизия — 389-я.

Комиссар дивизии Н. И. Титов успокаивает Батулина:

— Пусть тревожится враг, а нам — только радоваться: 305-ю вместе с танками 14-й танковой дивизии как корова языком слизала. Новой дивизии тоже не дадим уйти.

Но пока нам очень тяжело — отбиваем атаки подошедшей 389-й гитлеровской пехотной дивизии. Сломить оборону нашего 344-го полка противник не смог и на исходе третьей недели ноября навалился на полк Печенюка, потеснив его настолько, что штаб дивизии вынужден был занять оборону. Гитлеровцев, приблизившихся к нашему блиндажу-штольне, вместе с бойцами охраны контратаковали и истребили.

Майор Гуняга настойчиво просит разрешить ему сменить командный пункт полка. У него тоже офицеры штаба дерутся бок о бок с рядовыми в считанных метрах от командного пункта. Когда я ночью шел к Гуняге, немецкая граната угодила в траншею. Осколки изодрали мне шинель. Майор видел, как я извлек из кармана гимнастерки порванный осколком партийный билет.

— Нужна нормальная обстановка для работы, а ее нет, — жаловался Гуняга. — Теперь вы сами убедились.

В этом майор прав. Но он недооценивает другое, главное. Мы тоже создали для противника ненормальную обстановку, лишили его выгодных условий войны. Мы вынудили фашистов воевать так, как это нужно нам. И хотя тяжко майору Гуняге, зато гитлеровцам на его участке не легче. Кризис решающих боев в городе близок. Есть все основания рассчитывать, что перелом произойдет в нашу пользу.

Трудно майору Гуняге. Это верно. Но стоит его солдатам оглянуться — они видят поблизости командный пункт командира полка. И солдаты это ценят.

В те дни, как никогда, мы были сильны на «Баррикадах» своими несменяемыми командными пунктами.

Капитана Коноваленко в этом убеждать не надо — он учитывал психологию солдата. А майор Гуняга, наверное, не раз подумал тогда о полковнике Людникове: «Жестокий у нас комдив». И все же я не разрешил ему сменить командный пункт полка.

В последних числах ноября обстановка на Волге улучшилась, потеплело, прошла шуга. Бронекатера Волжской военной флотилии совершили несколько рейсов. Мы получили небольшое пополнение и немного продуктов. А в ночь на 4 декабря Денежная Воложка от нашего берега до острова Зайцевский покрылась сплошным крепким льдом.

Сталинградский метр… Почти дословно запомнил я разговор солдата Ивана Злыднева с первым небольшим пополнением для 344-го полка. Новичков доставили к нам ночью на бронекатере, и с берега по траншее Злыднев привел их в блиндаж. Я и комиссар полка, следуя за ними, тоже пришли в блиндаж, но в темноте бойцы нас не заметили (мы были в таком же обмундировании). Так невольно и стали свидетелями беседы Злыднева с новичками о наших боевых делах.

— Как вы тут воюете? — спросил Злыднева новичок. — Неужто по-над берегом недалеко отсюда передний край?

— Враки! — ответил Злыднев. — Отсюда до немца метров двести будет.

— Всего-то? — раздались встревоженные голоса.

— Не робей, братцы! На «Баррикадах» метр особый. Это за Волгой, где земли много, там метр нормальный, а мы деремся за каждый дом, за комнату, за лестничную клетку, поэтому и измерения у нас особые и метр особый.

— А правда, что нас пошлют в знаменитый полк Коноваленко? — допытывался уже другой новичок. — На том берегу нам говорили: геройский командир!

Словоохотливый Злыднев стал рассказывать, как одним из первых вступил на правый берег Волги, как воевал в должности «коменданта гарнизона», а теперь, по случаю ранения, числится ординарцем у капитана Коноваленко. А такого командира, как капитан Коноваленко, по всему фронту не сыскать.

— А как вы здесь держитесь?

— Держимся мы здесь очень просто, — просвещал Злыднев новичков. — Вдоль нашего переднего края железная дорога проходит. В ту железку мы зубами вцепились — не оторвешь. А у кого зубы слабые, тех в наш полк не берут.