Сергей Галицкий - Из смерти в жизнь… От Кабула до Цхинвала

Вылезали боевики и из канализации. Во время очередного боя «дух», внезапно высунувший из канализационного люка, открывает по нам кинжальный пулемётный огонь! Воспользовавшись этим, «духи» бросились на штурм и по верху. В нас полетели гранаты. Положение стало просто критическим. Спасение было в одном — немедленно уничтожить пулемётчика. Я рванулся из-за стены, одновременно нажав спусковой крючок. Пулемётчик опоздал на долю мгновения, но мне этого хватило… Пулемёт замолчал. «Духи» снова откатились…

Никакой сплошной линии фронта вообще не было. Нас долбили с трёх сторон. Относительно свободной оставалась только одна улица, по которой ночью можно было подвозить боеприпасы и воду. Воду, если и привозили пару термосов, то делили её на всех. Каждому доставалось совсем понемногу. Поэтому мы брали жижу из канализации и пропускали через противогазные коробки. Что из коробки накапало — то и пьём. А еды вообще не было практически никакой, только на зубах цемент и кирпичная крошка скрипят…

14 января у нас появились первые погибшие. Я дал команду, чтобы в относительно спокойном месте уложили тела в одну линию. Тех, кто погибнет 15 января, должны были сверху положить во вторую линию и так далее. А тем, кто останется жив, я поставил задачу рассказать об этом. Всего за пять дней боёв (и каких боёв!) из ста двадцати человек в строю нас осталось шестьдесят четыре.

Положение тех, кто оборонял дворец Дудаева, становилось очень тяжёлым: ведь с перекрытием моста мы практически остановили подвоз боеприпасов. За пять суток к дворцу Дудаева удалось прорваться только одной бээмпэ, всё остальное мы сжигали ещё на том берегу. И 15 января боевики попытались нас полностью уничтожить: они атаковали нас в лоб прямо через Сунжу. Лезли и по мосту, и вброд через речку. Ближе к дворцу Сунжа поглубже, а напротив нас она практически превращалась в неглубокую канаву. Поэтому боевики пошли туда, где мелко и река узкая. Этот участок по ширине был всего метров сто.

Но разведчики доложили заранее, что возможен прорыв. Я связался с командиром миномётной батареи, и мы с ним заранее определились, как они будут нас поддерживать. И часов в семь вечера, когда уже почти стемнело, «духи» пошли на прорыв. Было их очень много. Лезли как саранча… Река в это месте шириной всего метров тридцать-сорок, да до стены нашего дома ещё метров пятьдесят.

Хотя и было уже темно, вокруг от выстрелов всё светилось. Некоторым боевиками удавалось вылезти на берег, поэтому били мы по ним в упор. Если честно, прицеливаться спокойно, когда такая толпа на тебя прёт, особо некогда. Нажимаешь на спуск — и за несколько секунд выпускаешь весь магазин с рассеиванием. Дал несколько очередей, перезарядил, опять несколько очередей. И так до тех пор, пока очередная атака не захлебнётся. Но проходит немного времени — и всё начинается сначала. Опять они толпой прут. Снова мы стреляем… Но до стен наших зданий из «духов» ни разу не добежал никто…

Тогда же к мосту пошёл «духовский» танк. Разведка и про него доложила заранее. Но когда он всё-таки появился, все тут же мгновенно кто-куда попрятались, залезли в самые дальние щели. Вот что значит танкобоязнь! Оказалось, что это вполне реальная вещь. Я: «Всем на место, на позиции!». А бойцы хорошо чувствуют, когда офицер уверенным тоном приказ отдаёт. Тут же все вернулись на позиции.

Видим танк Т-72. Расстояние до него метров триста. Остановился, башней ворочает… Противотанковых гранат у нас не было. Даю команду: «Огнемётчика ко мне!». Огнемётчику со «шмелём» (реактивный пехотный огнемёт «Шмель». — Ред.) говорю: «Бьёшь под башню и тут же падаешь вниз!». Он стреляет, падает. Я наблюдаю за выстрелом. Перелёт… Я: «Давай с другой позиции, бей точно под башню!». Он бьёт и попадает прямо под башню!.. Танк загорается! Танкисты вылезли, но жили недолго. На таком расстоянии шансов уйти у них не было… Танк этот мы подбили на очень удачном месте, он собой вдобавок ещё и мост загородил.

За несколько часов мы отбили около пяти лобовых атак. Потом две комиссии приезжали разбираться. Оказалось, что вместе с миномётчиками боевиков намолотили мы много: по данным комиссии, только на этом участке насчитали около трёхсот трупов. А нас вместе с десантниками было всего-то человек сто пятьдесят. Но тогда у нас была полная уверенность, что мы обязательно выстоим. Матросы за несколько дней боёв совершенно переменились: стали действовать расчётливо и мужественно. Бывалыми стали. И вцепились мы в этот рубеж намертво — ведь отступать некуда, надо стоять, несмотря ни на что. И ещё мы понимали, что если сейчас отсюда уйдём, то всё равно потом придут наши. И им снова придётся брать этот дом. Снова будут потери…

До нас десантников долбили со всех сторон. Боевики воевали очень грамотно: группы по пять-шесть человек выходили или из подвалов, или из канализации, или просачивались по земле. Подошли, отстреляли и тем же путём уходили. А им на смену приходили другие.

Мы многое сумели заблокировать: закрыли выходы из подвалов, прикрыли себе тыл и не давали атаковать себя со стороны дворца Дудаева. Когда мы только шли на позиции, нам сказали, что в Совмине только десантники. Но уже в ходе боёв мы установили связь с новосибирцами (они потом прикрывали нас с тыла) и небольшой группой бойцов из Владикавказа (они обороняли разомкнутую часть квартала). В результате мы создали боевикам такие условия, чтобы они могли пойти только туда, куда мы им предлагали. Они, наверное, и подумали: мы сами такие силы подтянули, а обороняет Совмин какая-то горстка. Поэтому и пошли на нас в лоб.

Но мы ещё и с танкистами, которые находились во внутреннем дворе Совмина, наладили взаимодействие. Тактика применялась простая: танк на полной скорости вылетает из укрытия, выпускает два снаряда туда, куда успел прицелиться, и откатывается обратно. В дом с боевиками попал — уже хорошо: перекрытия рушатся, верхние точки противник уже не может использовать. Потом я встретил человека, который командовал этими танками. Это генерал-майор Козлов (тогда он был зампотехом какого-то полка). Он мне говорит: «Это я тебя у Совмина выручил!». И это была чистая правда.

А в ночь с 15 на 16 января я чуть было не погиб. К этому моменту сознание уже притупилось от потерь, от всего ужаса вокруг. Наступило какое-то безразличие. Пришла усталость. В результате я с радистом не поменял свой командно-наблюдательный пункт (обычно я раз пять в сутки менял места, откуда выходил на связь). И когда я по рации отправлял очередную сводку, мы попали под миномётный обстрел! Обычно стреляли по нам из-за Сунжи из миномётов, установленных на «камазах». По звуку я понял, что прилетела стодвадцатимиллиметровая мина. Страшный грохот!.. На нас с радистом рухнули стена и перекрытие дома… Никогда не думал, что цемент может гореть. А тут он горел, даже тепло чувствовалось. Завалило меня обломками по пояс. Каким-то острым камнем мне повредило позвоночник (потом я с этим в госпитале долго лежал). Но бойцы меня откопали, и надо было продолжать воевать…