Джейн Биркин - Дневник обезьянки (1957-1982)

Ты видел, что Эндрю притащил из Линкольн-Хауса [86] Линкольн-Хаусом назывался огромный викторианский особняк в Ноттингеме, принадлежавший моей бабке с отцовской стороны. Его продали и снесли, чтобы построить на его месте многоквартирный дом. В саду срубили большой старый дуб. Эндрю из любопытства и ностальгических чувств съездил туда и привез кое-какие обломки. ? Кусок каминной трубы. Дом перестраивают. Я думала, что некоторые вещи никогда не меняются, но вот что мы сейчас наблюдаем: дом разнесен в щепки, а щепки разбросаны по всей округе. Уму непостижимо. Мать моего отца жила одна со своими пекинесами, двумя попугаями и выводком канареек, которых сажала на чайник и кормила печеньем «Huntley & Palmers» . Ее шофер Уолли жил со своей женой Мейвис в небольшом домике, расположенном во дворе. Я помню, как он приезжал встречать нас на вокзал на своем «ровере», на заднем сиденье которого сидели пекинесы. Когда мы приближались к большим белым воротам парка, собаки начинали скулить.

Без даты

Посылаю тебе булавку, надеясь, что, вскрывая это письмо, ты уколешь себе палец,

и будешь вынужден думать обо мне целый день,

я хочу, чтобы ты проводил время без пользы, как оно провело меня [87] Аллюзия на шекспировские строки из «Ричарда II»: «Я долго время проводил без пользы, зато и время провело меня». – Пер. М. Донского. .

Стихи

[88] Кейт и я Мы обе одиноки /Она и я/ Мы бежали по пляжу/ Две одиночки/ Против потока/ Против дождя/ Держась за руки/ Бежали вдвоем/ Далеко-далеко/ Она и я/ Единственное любимое лицо/ Единственное что я люблю / Зачем я слишком часто ее целовала/ Зачем я пугала ее.

Все что нам осталось – пара лет

Пустых нетронутых неведомых

Все надежды, поиски, мечты

Мы все обретем – чтобы вновь потерять

Все.

Ничего не осталось

После нас – ничего

Ничего мы не породили

Никому не даровали дыхания

От нас не осталось ничего

Ни оболочки ни кости ничего

Что соединяло нас

Паутина разорвана, любовь ушла

Ушла не оставив и тени

Никто не прочтет, никто не скажет:

«Как они любили друг друга»

Остались слезы

Они бегут по лицу

По лицу которое было моим.

У него была девушка

Плакать не надо

Мы ничего не написали не доказали

Что были в ночи неразлучны

Что он говорил что любит меня.

Он любил меня недолго.

Все что от нас осталось – несколько фотографий

Но и они мутнеют

Мне не с кем вспоминать не с кем смеяться

Некому сказать я помню

Как пролетели годы.

От тебя не осталось ничего

Я забыла как это – быть с тобой

Мои мечты потускнели

Как выцвело все что осталось от тебя

Мы смеялись я уверена что мы смеялись

Но не осталось ничего

Это было давным-давно

Скоро я забуду его имя

А больше от него ничего не осталось

Призраки

Лежу без сна

Мечтаю о конце

Мечтаю о финале

Мечтаю о смерти

О как я боюсь тебя

Призраки призраки

О как я боюсь тебя

Глаза не спят

Уши не спят

Думаю о глухоте

Глухота знает все

Глухота грядет

О как я боюсь тебя

Призраки призраки

Помни что страх обновляет

Нервы не спят

Кровь жива

Пусть она свернется

Пусть свернутся вены

Пусть свернется сердце

О как я боюсь тебя

Призраки призраки

О как я боюсь тебя

Лежу без сна

Думаю как рушится кладка

Из кожи и крови

Лежу без сна

Кричу смерти

Кричу концу

О как я боюсь тебя мой призрак

О как я боюсь тебя

Уродец

Я любила его моего уродца

Я делила с ним столько мечтаний

Как ни с кем другим

Мой уродец

Пробуждал столько чувств и столько грехов

Как никто другой

Я любила его своего уродца

Любила сильнее чем знала сама

До кончиков ногтей

Начали сниться сны

Его печальное лицо взбиралось все выше

Не ведая границ не зная конца

Теперь ты ушел

Теперь я в это верю

Теперь я знаю

Ты не вернешься никогда.

Было время я бы тебя умоляла

Заклинала остаться

Снова любить снова пытаться

Простить и снова жить

Но теперь ты ушел

И я снова одна

Хорошо бы проснуться и сказать

Это был сон

Сижу в кровати с сигаретой

Дым ест глаза

Рот открыт а глаза закрыты

Плакать нет сил.

Я учусь курить

Как я ненавидела этот запах

Но теперь я его полюбила

Теперь он мне необходим

Я одна в сером тумане.

Прикуриваю еще одну

Лежу в постели голая.

Я все хочу тебе рассказать

Вывалить все чтоб тебя придавило.

Чтобы ты понял.

Но ты не поймешь.

Рассказать как я люблю

Как всегда любила тебя

Как я думала что может быть

Ты тоже любишь меня

Что ты хочешь меня целовать

Но ты меня не целовал.

Я хотела коснуться тебя обнять тебя поцеловать

Я женщина.

Быть сильной позволить тебе быть слабым.

Слишком много рассказать о себе

Но я не рассказала.

Мне казалось я вижу что ты плачешь

Может быть мы все начнем сначала

Но мы не смогли.

Пока я была у родителей, до меня дошел слух, что некий француз по имени Пьер Грембла проводит в студии Хью Хадсона [89] Английский режиссер, впоследствии снявший фильм «Огненные колесницы». фотопробы. Я обедала с Габриэль в ресторане «Альваро» на Кингс-Роуд, как раз напротив студии, и оглянуться не успела, как в компании других девушек, олицетворяющих «свингующий Лондон», уже оказалась в очереди на пробы. Вроде бы меня заметил Джаст Джекин, который и сказал Пьеру, что нужная ему актриса сидит этажом выше в ожидании, когда ее вызовут. Спускаясь по лестнице, я заставила Пьера засмеяться. На мне была мини-юбка, и он отпустил замечание насчет моих ног, на что я ответила, что, если потребуется выпрямить мои кривые ноги, я готова на хирургическую операцию. Он предложил мне приехать в Париж на кинопробы, но я сказала, что в данный момент это невозможно, потому что у меня маленький ребенок. «Ну, тогда через несколько дней», – сказал он. Так я попала в его парижскую квартиру, где меня встретил его слуга-китаец. Мы репетировали три сцены: знакомство, признание в любви и разрыв – и это при том, что я ни слова не говорила по-французски. Я помню, что в машине, которая везла меня в дом номер 50 по набережной Пуэн-дю-Жур, я мечтала, чтобы мы попали в аварию, – ничего серьезного, просто чтобы у меня появился предлог не явиться на пробы, поскольку с моей стороны это было жутким нахальством – произносить текст на языке, которого я не знала. Прибыв на место, я стала свидетельницей того, как этот текст безупречно произносит Мариса Беренсон – изумительная актриса, впоследствии сыгравшая в фильме «Барри Линдон». Но вот подошла моя очередь спуститься по лестнице и сыграть сцену с моим партнером Сержем Генсбуром. Он окинул меня саркастическим и даже презрительным взглядом: что это за англичаночка в каком-то нелепом платье, которая бормочет свои реплики на языке, отдаленно напоминающем французский, и рыдает, смешивая эмоции, необходимые для роли, с личными переживаниями, чего он терпеть не мог. Позже он признавался, что плакала я очень хорошо, а он даже подсказал мне пару реплик, которые я забыла. Одним словом, он вел себя холодно и отчужденно, но вовсе не враждебно. И хотя он, как звезда, имел полное право наложить вето на выбор актрисы, он этим правом не воспользовался. Я ушла с Пьером. На бульваре Сен-Жермен его «порше», припаркованный напротив кафе, взорвали. Шел 68-й год. Я вернулась в Лондон. Вскоре мне позвонили и сказали, что я получила роль. Но выехать в Париж я не могла из-за начавшейся революции. Пассажирские самолеты не летали, хотя багаж иногда удавалось отправить. Так я отправила в Бурже пеленки Кейт. Мы с ней сумели добраться до Парижа только в июне.