Джекки Вульшлегер - Марк Шагал [История странствующего художника]

«Как всегда, приходят и уходят визитеры с более или менее честными предложениями, – писала Вава в конце 1975 года Пьеру Матиссу. Для нее был типичен такой снобистский тон, а также типичным было и то, что теперь все корреспонденты Шагала должны были пройти ее проверку. – Мы оба чувствуем себя хорошо. Шагал много работает. Сейчас он готовит книгу с текстом Мальро. Это дает ему много работы и заботы. Так что он очень занят, но чувствует, что ему это нужно». Иллюстрирование книг держало Шагала на плаву, он общался с писателями, издателями и печатниками, что предохраняло его от творческой изоляции, возможной в таком солидном возрасте. Последние из ближнего круга парижских друзей Шагала и Беллы умерли в 70-х: Жак Маритен – в 1973-м (Раиса умерла в 1960-м), Клер Голль – в 1977-м, а Соня Делоне – в 1979-м. В благодарность за Национальный музей «Библейское послание» Шагал сделал для Мальро пятнадцать гравюр к его воспоминаниям «И на земле…», между художником и писателем в 1975 году возникла переписка длиною в год. В конце 70-х годов Шагал сделал пятьдесят черно-белых литографий для «Бури» Шекспира (издано Соре в Монте Карло), двадцать две гравюры для сборника стихов Луи Арагона «Тот, кто говорит нечто, ничего не говоря» (издано сыном Эме Мага Адриеном) и тридцать черно-белых гравюр на охристом фоне для «Псалмов Давида» (издано Джеральдом Крамером в Женеве, в 1979 году). Шагал всегда был необычным книжным художником, который показывал евреев как людей книги. Как было в 20-е годы, когда он делал иллюстрации к «Мертвым душам» и к «Басням», так и теперь он был полностью поглощен текстом и создавал иллюстрации, которые что-то к нему добавляли и толковали его по-новому. «Совершенно особое внимание, которое Шагал оказывал страницам каждой работы, отражало его любовь и глубокое уважение к тяжелому труду других, – писала его внучка Мерет Мейер, которая наблюдала художника за работой над этими последними книжными иллюстрациями. – Красота бумаги, техники, процесс типографской работы, дизайн, расположение каждого элемента и особое значение белого пространства – ко всему этому художник относился с одинаковым вниманием. В его взгляде была уверенность, он выносил свой вердикт, не моргнув глазом; его руки гладили бумагу и ощущали будущее послание, которое книга принесет своими черными и цветными иллюстрациями. И внезапно снова возникало воспоминание о молитвеннике».

На картине «Возвращение блудного сына» восьмидесятидевятилетний Шагал вообразил свое возвращение в Витебск: его обнимает отец, умерший почти шестьдесят лет тому назад. Эта картина – отголосок воспоминания о незаконченном холсте Рембрандта «Возвращение блудного сына», который находится в Эрмитаже. Картины Рембрандта особенно поддерживали Шагала семьдесят лет назад, в тяжелое для него время учебы в художественной школе в Санкт-Петербурге. Когда Шагалу исполнилось девяносто лет, в Ницце, в Palais de la Méditerranée, был устроен праздник, в концерте участвовали Мстислав Ростропович, Исаак Стерн и Герман Прей. Шагал был удостоен награды: премьер-министр Франции Жак Шабан-Дельмас вручил ему Большой крест Почетного легиона в Елисейском дворце. На награждении рядом с Шагалом были сияющая шестидесятилетняя Ида и почетный гражданин Иерусалима, мэр города Тедди Коллек. В Нью-Йорке состоялась выставка в галерее Пьера Матисса. «Дружите хоть немного со мной, поскольку у меня есть к вам серьезное дело, – писала Пьеру Ида. – То, как вы развесили работы, похоже, было сделано в высоком стиле, которого, вероятно, больше уже не существует. Со всех сторон я слышу только похвалу. И я счастлива, что подобный «праздник» свидетельствует о почтении вашего таланта к молодому Рара. У меня не хватает благодарности за такую радость».

Искусство отца продолжало освещать жизнь Иды, но она была весьма нездорова, постепенно проявлялась алкогольная зависимость. Фотография, сделанная в 1981 году на открытии Фонда Маг, где Шагал стоит между женой и дочерью, шокирует странным несоответствием. Семидесятишестилетняя Вава, светящаяся, живая и стильная уверенно поддерживает своего девяносточетырехлетнего мужа, она выглядит намного лучше, чем распухшая, с мутными глазами Ида, чьи черты лица не могут скрыть ни возраста, ни одиночества, ни разочарования.

Шагал, обладающий способностью быстро восстанавливать физические и душевные силы, в свои девяносто продолжал радовать сносным здоровьем. Он понемногу ездил за границу (во Флоренцию, в Швейцарию для инсталляции маленькой розетки окна в Цюрихе и встреч с докторами) и все больше и больше работал. В 1980 году Шагал все еще с энтузиазмом занимался цветной литографией, и когда Эме Маг добыл несколько особенно больших литографских камней, он тут же начал создавать такие большие работы, каких в этой технике никогда еще не делал. Серия из тринадцати работ, каждая 95 на 60 сантиметров («Двое в сумерках», «В небе оперы», «Парад» и «Красное материнство»), представляла собой антологию всех его знаменитых сюжетов – любовники, цветы, акробаты, Витебск, Париж. Шагал проявлял живой интерес к осуществлению проекта Национального музея «Библейское послание» – в 1980 году он декорировал нижнюю часть крышки клавесина, подаренного ему американскими друзьями. И в Фонде Маг, где он появился весной 1984 года на открытии выставки «В честь Миро».

Миро умер в 1983 году, и Шагал остался единственным живущим из великих художников европейского модернизма. Он пережил и знаменитых, привилегированных русских, чья дорога в изгнании шла параллельно с его дорогой. Князь Юсупов умер в Париже в 1967 году, Владимир Набоков – в Монтре в 1977-м. Всех удивляли молодые друзья Шагала, среди которых был и Билл Уаймэн из группы «Роллинг Стоунз», который построил себе дом около «Холма» и часто развлекал Шагала и Ваву за дневным чаем. Шагал редко говорил что-то хорошее или вообще хоть что-то говорил о своем сыне (они теперь почти не виделись, несчастья толкнули Давида к алкоголю), но постоянно хвастался успехами Давида в качестве гитариста и певца. (Давид написал песню о своем отце под названием «Волшебник», которую Шагал отказался слушать.) Уаймэн оказался хорошим фотографом, и он сделал несколько фотографий постаревших Шагала и Вавы, где они такие не напряженные, нежные и счастливые, какими не были ни на одном из прежних снимков.

У Шагала в его девяносто лет, как и у всех художников, которые продолжали работать в весьма преклонном возрасте, руки в какие-то моменты были сильными, а в какие-то моменты дрожали и были менее уверенными. Так что отсутствие четкости, туманные, расплывшиеся формы и неопределенный цвет стали характерной чертой его живописи с тех пор, как о смерти Беллы было позволено говорить. Во время визита в Россию Шагал вызвал духов Сера: пятна интенсивного цвета и невнятные мазки кисти в его работах напоминали технику пуантилизма. Его темами более, чем когда-либо раньше, стали воспоминания: на картине «Двое на красном фоне» (1983) он и Белла лежат на берегу Двины; жених и невеста, парящие в небе, сливаются с цветами на картине «Мечта» (1984); картина «Спиной к спине» (1984) – это автопортрет в образе молодого человека, прислонившегося к спине музыканта на фоне фантастического ландшафта.