Джекки Вульшлегер - Марк Шагал [История странствующего художника]

Чтобы свободно ответить на этот вопрос, Шагал должен был покинуть Россию. В начале мая 1922 года, такой же встревоженный и одинокий, как при отъезде в 1911 году, он сел в поезд на Каунас, где его встречал старый друг, доктор Эльяшев. На выставку работ Шагала «шли евреи, и ах, и ох, и шли смущенные литовцы, прижимавшие к своим сердцам Чюрлениса». Шагал устроил еще один вечер чтения своих на три четверти законченных мемуаров, затем отправился в Берлин, куда осенью к нему приехали Белла и Ида.

Мало кто из людей, относящихся к московскому театральному периоду Шагала, выжил в сталинские годы. Вахтангов умер спустя несколько месяцев после триумфа «Дибука» в мае 1922 года. Попова умерла от скарлатины в 1924 году. В 1924 же году Экстер эмигрировала в Париж. Луначарский вышел из фавора и в 1933 году был назначен советским послом в Испании, но по дороге туда умер. Любимый поэт Шагала Сергей Есенин в 1925 году покончил жизнь самоубийством, а Маяковский застрелился в 1930-м. В 1927 году и Грановский, и Михоэлс были удостоены звания «Народный артист СССР», после чего в 1928 году Еврейскому театру наконец разрешили заграничные гастроли в Берлине и Париже. Грановский не вернулся в Россию и растворился в изгнании, он умер в 1937 году. Мейерхольда арестовали в 1939 году и в 1940 застрелили в тюрьме. К Таирову Сталин прикрепил ярлык буржуазности, и в наказание его Камерный театр объединили с Реалистическим театром и послали в турне по Сибири. В 1940 году Таиров потерял контроль над театром. Он умер от рака мозга в Соловьевской психиатрической клинике в 1950 году. Что касается коллег Шагала по Малаховке, то Дер Нистер был сослан в советский Гулаг в 1949 году, в 1950-м там и умер; Давид Гофштейн и Ицик Фефер были казнены в 1952 году. Михоэлс был жестоко убит по личному приказу Сталина в 1948 году. Это убийство организовали М. Цанава и С. Огольцов. Михоэлса заманили в Минск, где с ним расправились сталинские прислужники Лебедев, Круглов и Шубников. Смерть Михоэлса была замаскирована под автомобильную катастрофу.

То, что росписи пережили Сталина, было чудом. После убийства Михоэлса Еврейский театр был закрыт. Согласно официальному сообщению, комиссия, ответственная за закрытие театра, передала панно в Третьяковскую галерею, где они попали в запасники, и с тех пор их никто уже не видел. Однако бывшая жена Грановского дала другое объяснение: «Художник Александр Тышлер, многие годы связанный с Еврейским театром и страстный поклонник Шагала… отнес работы Шагала на своей спине в Третьяковскую галерею, поскольку он знал, что в другом случае они обречены».

«Шагаловская коробочка», комната Шагала на улице Чернышевского, между 1930 и 1960 годом была квартирой семьи генерала Красной армии. Сцена была превращена в спальню. Жильцы этой квартиры настаивают на том, что помнят следы золотой краски на стенах, которые были уничтожены, когда в 60-е дом переделали под офисы. Сегодня, как говорит искусствовед Александра Шатских, «компьютеры стоят там, где прежде бессмертные работы Шагала украшали стены».

«Марк Шагал и Франц Марк, два ныне бессмертных живописца, умерли уже несколько лет тому назад от голода», – писала молодая художница Хилла Рибей, принадлежавшая к кругу Der Sturm , впоследствии ставшая любовницей Соломона Гуггенхайма. В Германии, начиная с 1914 года, не было слышно ни слова о Шагале. Все считали, что он был убит во время русской гражданской войны. Когда в июне 1922 года Шагал появился в Берлине, это восприняли так, будто он вернулся с того света. У Шагала была твердая репутация, за ним стояли его величайшие работы, но ему пришлось более шестидесяти лет жить в изгнании, что требовало постоянного обновления. Берлин стал первой сложной вехой на пути его укоренения в западном искусстве, при том что вдохновение Шагал по-прежнему черпал в воспоминаниях своего российского детства.

Годы изгнания Шагала приходятся на тот период в истории культуры, когда – даже при наличии политического союза во Второй мировой войне – между Западной Европой и Россией фактически не было художественных контактов. Русские современники Шагала решительно занимали либо одну, либо другую сторону: Кандинский превратился в немецкого художника, каким он был уже в начале 1900-х годов; Малевич никогда не покидал России. Но Шагал во всех отношениях оставался символом разделения Европы. Он был настороженно внимателен ко всем западным течениям, но находился в зависимости от своего русско-еврейского происхождения. Его работы до 1922 года характеризует смелая, активная изобретательность раннего модернизма, в них есть уверенность, оригинальность, художник не сомневается в точности своего собственного видения как одного из строительных блоков современной живописи. После возникает другая драматургия: адаптация, усвоение новой культуры, преодоление прошлого, кризис идентификации, поиск языка, способного отразить невыразимые ужасы середины XX века. Русский период, который Шагал считал самым лучшим, неизбежно формировал основание для работы в изгнании. «В моем воображении Россия представлялась мне корзиной, болтавшейся под воздушным шаром. Баллон-груша остывал, сдувался и медленно опускался, с каждым годом все ниже», – писал Шагал. Изгнание было одновременно и трагедией в судьбе Шагала, поскольку на Западе он был разлучен с родниками своего искусства и благоприятной возможностью для создания шедевров, выходящих за пределы его собственных резервов в виде хранившихся в памяти образов. Благодаря всему этому он рассказал историю XX века так, как не мог больше ни один из художников.

«Возвращайтесь в Европу, вы здесь знамениты! – писал его друг Рубинер. – Но не рассчитывайте на деньги, которые вам должен Вальден. Он вам не заплатит, потому что утверждает, что с вас достаточно и славы!» К моменту возвращения Шагала Рубинера уже не было в живых…

Приехав в Берлин с багажом, ценность которого заключалась лишь в русских картинах за восемь лет работы, Шагал рассчитывал на восстановление связей с Западом через парижские произведения, которые он оставлял у Вальдена. Он испытал шок, обнаружив, что все картины были проданы и широко разошлись по Германии и что Вальден вместе с адвокатом на самом деле вложили деньги в банк на имя Шагала, на случай если тот все-таки жив, но теперь уже, из-за инфляции рейхсмарки, эти деньги ничего не стоили. В годы войны и по ее окончании Вальден продолжал отважно бороться за Шагала, враждебного чужестранца, выставляя его рисунки, которые были оставлены художником у него в 1914 году, среди которых были и русские картины 1908–1911 годов, чрезвычайно значимые для самого Шагала, такие как «Покойник» и «Моя невеста в черных перчатках». К 1922 году все было продано, кое-что очень дешево. Шагала очень шумно приветствовали в Германии, чего не было ни в России, ни во Франции, но он все так же был без копейки, как тогда, когда покидал Берлин перед войной.