Александр Бенкендорф - Воспоминания: 1802-1825. Том I

Россия потеряла в этот день князя Багратиона — рожденного для войны, генерала Тучкова, молодого генерала Кутайсова и множество отличных офицеров.

Генерал Винценгероде лично отправился за получением новых приказаний в главную квартиру фельдмаршала Кутузова. Этот полководец гласом народа был призван к командованию армиями и своими талантами и удачей оправдал выбор нации.

Генералу Барклаю, которого армия громко обвиняла в предательстве, был необходим преемник. Солдаты, больше не имея к нему доверенности, отдали ее слепо и с обычным в подобных чрезвычайных обстоятельствах энтузиазмом новому главнокомандующему, присланному им Императором. Генерал Барклай показал себя выше клеветы, он с ревностью исполнял роль подчиненного, после того как был начальником, и в Бородинском сражении сумел заслужить общее одобрение, подавая пример деятельности и самого неустрашимого мужества.

По возвращении из главной квартиры генерал Винценгероде велел своему отряду идти на Рузу. Мы прибыли под вечер к городу, который считали занятым лишь слабой неприятельской партией, и которым генерал хотел овладеть силою. Но в тот момент, когда полки уже двинулись в атаку, мы обнаружили правее города значительный лагерь и линию ведетов с сильными поддержками. Это заставило нас скрыть хвост нашей колонны и попытаться сначала добыть языка. Несколько неприятельских кавалеристов, сбитых с коней нашими казаками, сообщили нам, что это был 4-й корпус французской армии под командованием вице-короля Италии, который после Бородинского сражения был отделен от армии Наполеона и должен был обеспечивать ее марш с левого фланга. Поскольку нас, таким образом, опередили на дороге из Рузы в Москву, генерал Винценгероде, заставив весь корпус вице-короля стать в ружье, всю ночь двигался кружными путями и прибыл с другой стороны от Рузы на Звенигородскую дорогу, чтобы противостоять неприятелю. Он тотчас послал свой рапорт фельдмаршалу, который, узнав о направлении, принятом 4-м корпусом, приказал одному егерскому полку, двум орудиям конной артиллерии и трем казачьим полкам усилить наш отряд.

Между тем неприятель, дезориентированный атакой, которую мы накануне произвели с тыла на его лагерь, в то время как ночь скрыла от него наше движение и численность наших сил, провел целый день в Рузе и лишь на следующий день решился выступить из нее.

Наши пикеты стояли в Воронцове, остальная часть отряда — в Велькине. Полк егерей и два орудия прибыли в Звенигород только поздно ночью, и генерал послал им приказ ожидать его там. Он поручил полковнику Иловайскому 12-му командование арьергардом на большой дороге и приказал мне с тремя вновь прибывшими казачьими полками облегчить его отступление, следуя вдоль возвышенностей, которые простирались влево от дороги при движении из Рузы на Звенигород. Сам он с драгунским полком отправился искать выгодную позицию для защиты подступов к Звенигороду.

Неприятель, имевший более 20 тысяч человек, начал разворачивать свои силы; мы — полковник Иловайский и я — отступили медленно и в порядке: мы соединились в виду Звенигорода с целью атаковать несколько кавалерийских полков, которые немного отделились от главных сил своего корпуса. Эти полки были отброшены, но на помощь им подошла артиллерия и пехота, и наши казачьи полки, в свою очередь, были отведены назад. Полковник Иловайский вынужден был поспешно пройти дефиле, находившееся при входе в город, а я был сильно атакован в момент моего перехода по узкому мосту через маленькую речку, которая впадала в Москву-реку около монастыря. Я должен был спешить казаков, вооруженных ружьями, и таким образом с большим трудом отделался от преследования кавалерии. Генерал Винценгероде защищал вход в Звенигород и заставил французов понести большие потери; но так как его отряд вместе с обоими арьергардами не превышал 3 тысяч человек, он был вынужден уступить, и отошел на несколько верст от города. В конце дня он отступил до села Спасского на Московской дороге. Чтобы присоединиться к нему, мне пришлось сделать весьма большой обход, двигаясь всю ночь при печальном отблеске пожаров. Деревни, хлеба и стога сена — все становилось добычей пламени и уже предвещало французам ужасы голода, который вскоре должен был увеличить страдания, постигшие их во время гибели.

Не без труда весь наш отряд переправился через Москву-реку, где имелся только один паром, который был сожжен нами при приближении неприятеля, после чего мы продолжили наше отступление по направлению к Черепкову. Там генерал Винценгероде получил приказ фельдмаршала лично явиться в его главную квартиру под Москвой. Он вверил мне временное командование отрядом, и в ту же ночь я получил через начальника штаба приказ руководить операциями, не обращая внимания на двух генералов, находившихся при отряде, и направлять мои донесения непосредственно фельдмаршалу.

В это время в главной квартире фельдмаршала обсуждался большой и страшный вопрос о том, следует ли оставлять Москву, эту древнюю, столько столетий чтимую столицу, чьи сияющие золотом соборы издревле служили усыпальницей нашим прежним царям и местом, где покоились святые мощи, которым поклонялся народ. Жители Москвы не могли представить себе, что враг может ворваться в нее, и вся армия требовала защищать этот оплот величия Империи.

Но как же рискованно было давать сражение на невыгодной позиции, имевшей в тылу огромный город, куда неприятель мог проникнуть с другой стороны, город, чья близость могла вызвать беспорядки, и который безусловно не оставлял возможности совершить отступление в надлежащем порядке.

С другой стороны, предстояло сражаться с еще сохранявшим численное превосходство противником, который стремился лишь к победе и видел перед своими глазами конец лишений — обеспеченный продовольствием город, чьи богатства и наслаждения предусмотрительный Наполеон обещал предоставить неистовству солдат.

Москву решили сдать — это решение оказалось настолько же трудным, насколько велика была потеря. Огромное народонаселение ее хлынуло из всех ворот, распространилось по всем губерниям, всюду принесло ужас и видом своих бедствий еще более увеличило исступление народа.

Неприятель, определивший накануне, в бою под Звенигородом, точную численность наших сил, более не обращал внимания на слабое сопротивление, которое я мог ему противопоставить, и продолжал свой марш, расчищая себе дорогу при помощи нескольких орудий, выдвинутых им в голову колонны.

Я получил из главной квартиры приказ продолжать свое движение по дороге от из Звенигорода в Москву и оборонять до последней крайности переправу через Москву-реку у Хорошева.