Александр Бенкендорф - Воспоминания: 1802-1825. Том I

Дворяне этих губерний Белоруссии, которые всегда были отбросами польской знати, дорого заплатили за свое желание выйти из-под влияния России. Их крестьяне сочли себя избавленными от ужасающего и унизительного рабства, под гнетом которого они пребывали благодаря скупости и распутству этих дворян. Почти во всех деревнях жители взбунтовались, разломали мебель в господских домах, уничтожили фабрики и все заведения и находили в разрушении жилищ своих мелких тиранов столько же варварского наслаждения, сколько последние употребили искусства, чтобы довести их до нищеты.

Французская стража, исходатайствованная этими дворянами для защиты от своих крестьян, еще более усилила бешенство народа, а жандармы оставались сторонними наблюдателями беспорядков, или не имели средств, чтобы им помешать.

За 36 часов я проделал путь в 124 версты и прибыл в Велиж в тот момент, когда генерал Винценгероде готовился оттуда выступить. Мы направились к большой дороге, идущей от Витебска через Поречье и Духовщину к Дорогобужу. Одна из наших партий, высланных в Поречье — маленький городок с чисто русским населением, была там столь храбро поддержана усердными и отважными жителями, что захватила более 150 пленных.

Так как мы находились в самом тылу французской армии, наши марши становились более трудными и часто останавливались неприятельскими партиями, которые со всех сторон наводняли здешний край, жгли и грабили деревни. Повсюду находили мы следы произведенных ими опустошений и святотатств, и везде мы спешили на помощь несчастным жителям. Их рвение, до прихода нашего отряда никем не руководимое, придавало им мужество, но в то же время, наводило ужас на места, удаленные от опасности.

Для устранения указанного неудобства и успокоения внутренних районов страны, наш отряд двинулся на Белый, уже покинутый своими жителями. Вид наших войск и пленных, количество которых увеличивалось на каждом переходе, произвел самое лучшее впечатление и придал смелости нескольким помещикам и нескольким исправникам, которые вооружили крестьян и начали организованно и умело действовать против общего врага.

Пожар Москвы в 1812.

Сцен, происходивших в Белоруссии, более не случалось. Мы вступили в недра коренной России. Дворяне, священники, купцы, крестьяне — все были одушевлены одним духом, все объединились на борьбу и уничтожение дерзких чужеземцев, перешедших наши священные границы. Повсюду мы встречали только самое геройское самопожертвование, слепое повиновение и, что удивило нас самих, трогательную привязанность крестьян к своим господам.

В одной деревне, принадлежавшей княгине Голицыной, где при входе нам оказали отважное сопротивление несколько неприятельских мародеров, мы были вынуждены спешить драгун и выломать двери домов, откуда они в нас стреляли. Все они были убиты. Овладев деревней, мы напрасно искали ее жителей. Все избы были пусты, красивый и большой дом княгини был открыт со всех сторон и оставлен на разграбление и опустошение. Осмотрев этот дом, где остались нетронутыми только напольные часы, продолжавшие бить среди разрушения, я отправился посмотреть сад и вошел в прекрасную оранжерею. В конце этой оранжереи я увидел нескольких крестьян; когда я подходил, один из них прицелился в меня; одно выразительное слово, которое я поспешил ему крикнуть, остановило его и заставило узнать во мне русского, который пришел украдкой посмотреть на то, что сделал враг в этой деревне. Восхищенные известием, что французы убиты, они вскоре собрали всех жителей деревни и доставили все необходимое для нас продовольствие и фураж для наших лошадей. Один из крестьян, обратившись от имени всех, попросил позволения утопить одну из женщин деревни. Удивленные этим предложением, мы пожелали узнать его причину. Они нам рассказали, что по отъезде княгини, не сделавшей никаких распоряжений, они сами вырыли ямы в погребе и, спрятав туда серебро и наиболее ценную утварь, заложили их камнями, и что женщина, смерти которой они добивались, имела низость показать эти ямы французам. Мы решили, что они не имеют права топить эту несчастную, но что когда она выздоровеет, они могут ее высечь.

Я заметил этим добрым крестьянам, что, возможно, женщину принудили к тому побоями, и был поражен изумлением, когда они мне отвечали, что ее действительно долго секли, и что она очень больна вследствие этого, но «разве это повод, чтобы предать интересы нашей хозяйки?»

На основании такого убедительного доказательства привязанности крепостных к своей госпоже, мы думали, что она должна была быть для них ангелом доброты, и наше уважение к этим храбрым крестьянам еще более возросло, когда мы узнали, что она была ими ненавидима.

Из Белого мы двинулись в Покров на Дорогобужской дороге, высылая партии в ближайшие окрестности и к разным пунктам большой дороги, ведущей из Смоленска в Москву. Каждый верстовой столб, приближавший нас к этой столице, был огорчением для нас и для каждого солдата; удрученные скорбью мы отдавали наши губернии и их великодушных жителей на разорение неприятелю. Сколько проклятий снискал честный и храбрый генерал Барклай, который, отступая согласно мудрым указаниям Императора, принимал на себя ненависть народа и солдатский ропот. Эта прекрасная самоотверженность была во сто раз достойнее похвалы, чем все победы, которые впоследствии увенчают его лаврами и доставят ему титул князя и звание фельдмаршала. Пройдя от Покрова до Воскресенска и следуя постоянно в нескольких переходах позади фланга нашей армии, мы направились в Тесово, что между Гжатском и Сычевкой, причем по мере приближения к столице война принимала все более жестокий и разрушительный характер. Женщины, дети и домашний скот укрывались в лесах, между тем как крестьяне, вооруженные трофеями, добытыми у французов, спешили защищать свои храмы, поджигали свои дома и готовили пытки для тех несчастных, кто попадал к ним в руки.

Следуя постоянно в том же направлении, генерал Винценгероде прибыл в деревню Куршеву, расположенную на дороге, которая от Гжатска вела прямо в Зубцов. Наши партии продолжали тревожить неприятельских фуражиров, но действия их затруднялись по мере того, как мы вплотную приближались к дороге, по которой следовала основная масса французской армии.

Так прибыли мы в Сорочнево, что на дороге из Можайска в Волоколамск. Там генерал Винценгероде получил положительное известие о Бородинском сражении, о котором мы слышали уже от многих французов, блуждавших по деревням в поисках какой-нибудь пищи или убежища и приводимых к нам казаками. Это достопамятное сражение, стоившее России стольких храбрецов, навсегда поколебало силу Наполеона. Его армия получила тогда первый деморализующий удар и впоследствии представляла лишь тень тех дисциплины и мужества, которые в течение стольких лет обеспечивали ему такое блистательное превосходство. При Бородине погибла часть старых банд, сформированных в период революционных войн, а грозная масса кавалерии была там почти уничтожена.