Алексей Солоницын - Чудотворец наших времен [Святитель Иоанн, архиепископ Шанхайский и Сан-Францисский]

Да, эвакуация была блестяще организована генералом Врангелем. Но разве мог представить Петр Николаевич, что желающих покинуть страну окажется вдвое больше, чем он предполагал? Не хотят русские люди оставаться в какой-то новой стране, которая уничтожает все, что связано с Россией, ее верой, укладом жизни. Потому и не уходят люди с последнего трапа на последний пароход, покидающий город, страну, Родину, лезут вперед, толкая и давя друг друга.

И матросы, обессилев от борьбы, пускают на пароход отчаявшихся людей.

Трап убирается, дается гудок, между кромкой причала и палубой растет водная полоса, становясь все шире, шире…

Михаил оторвался от книги, услышав истошный крик. Это в воду упал человек. Он кричит, барахтается, тяжелая одежда тянет его ко дну, но он не хочет тонуть, борется за жизнь.

Михаил встал с чемодана, положил книгу и побежал к причалу. Здесь покачивались на волнах несколько шлюпок, привязанных к мосткам. Михаил запрыгнул в одну из них, попытался отвязать цепь.

– Эй, ты чего? – услышал Михаил чей-то крик, оглянулся и увидел человека в бушлате, в мичманке, видимо, хозяина шлюпки.

– Человек тонет!

Моряк посмотрел на воду, увидел, как голова человека то появляется, то исчезает под водой.

С борта парохода все-таки сбросили канат. Человек ухватился за него и был спасен.

Моряк внимательней посмотрел на Михаила, разглядев в нем человека непролетарского вида.

– А что же ты… не на пароходе?

– Да вот., родителей жду. Они выправляют документы, – Михаил улыбнулся и развел руки в стороны, объясняя этим, что «выправление документов» оказалось бессмысленным.

– Эка! – улыбнулся и моряк, которому Михаил явно понравился. – А чего драпаешь? В туретчину-то, а?

– Родители так решили.

– Вона. Что ж, видать, ты послушный сын. А кто отец?

Михаил смотрел на моряка открыто и прямо:

– Он ваш классовый враг, как нынче принято говорить. Дворянин. Могу назвать и фамилию: Максимович.

Скуластый загорелый моряк с черными пристальными глазами внимательно изучал Михаила.

– Пожалуй, я тебе подсоблю, Максимович. Не твои ли на причале?

– Мои, – Михаил увидел отца, мать, братьев и сестру, которые суетились у вещей, оставленных Михаилом на пристани.

Первым увидел Михаила отец и замахал ему руками. Михаил ответно поднял руку.

– Зови их всех сюда. Пароход встанет на рейде. Я вас туда доставлю. А возьмут ли вас на борт – видно будет.

– Благодарю вас. Господь вас не оставит.

– Э, что тут Господа вспоминать. Тут теперь другие боги.

Михаил подбежал к отцу:

– Там шлюпка. Матрос готов нас к пароходу доставить.

– А где вещи? – лицо Глафиры Михайловны, с полноватыми щеками, со светло-голубыми глазами, до почтенных лет сохранившими детское выражение, сейчас было – сплошное недоумение и обида.

– Чемоданы остались, и слава Богу, – сказал Борис Иванович. – А кто там, на шлюпке?

– Человек добрый. Ага, вот она! – он поднял книгу с земли. – Слава Богу.

Это он сказал о Евангелии, которое читал, сидя на чемоданах. Тележку с вещами, нагруженную сверх меры, увезли. Но два чемодана не унесли – видимо, рук не хватило. На книгу, конечно, не обратили внимания. А ведь это было Евангелие, подаренное Михаилу его духовным отцом, митрополитом Антонием, еще в Харькове. Тогда студент университета Михаил, изучавший юриспруденцию, читал и жития святых отцов, их богословские труды. Митрополиту представили юношу. Пораженный и памятью, и даром рассудительности молодого человека, сына предводителя дворянства из Изюма, которого он хорошо знал, митрополит подарил юноше это Евангелие, изданное в XVIII веке.

– Ладно, мать. Некогда по волосам плакать, коли голову рубят. Саша, бери вещи, – сказал Борис Иванович самому крепкому из сыновей. – Идемте!

Уселись в шлюпку, уместив и два чемодана, – для вещей с украденной тележки все равно бы не оказалось места.

Море потаенно молчало, превратившись в мятую серую шинель, брошенную теми, кто торопился в дальнюю дорогу. Шинель намокла, а там, у горизонта, окрасилась красным, будто хозяин ее получил пулю в грудь. Ветер утих, и пассажирский пароход «Саратов», нагруженный вчетверо больше, чем положено, замер на рейде, словно думал, а стоит ли брать на себя такое количество людей и груза – не лучше ли сразу пойти на дно здесь, у русского берега?

– Эй, на «Саратове»! – крикнул матрос.

– Кто там? – раздалось с высокого борта парохода..

– Максимовичи! – отозвался матрос. – Спускайте лестницу!

К удивлению всех, кто был в шлюпке, с парохода сбросили веревочную лестницу.

Борис Иванович протянул деньги матросу.

– Возьмите.

Матрос презрительно усмехнулся:

– Не надо.

– Но я хотел вас отблагодарить…

– Подсобите жене. И сами полезайте.

Борис Иванович послушался.

Потом подняли Любу, братьев.

Михаил повернулся к моряку.

– Скажите ваше имя.

– Зачем?

– Кого мне поминать в молитве.

– Вот еще, – лицо моряка изменилось, глаза потеплели. – Ты какой-то непонятный… Не знал, что у капитана такая родня.

Михаил недоуменно посмотрел на матроса. Но выяснять, в чем тут дело, было некогда. Есть нечто более важное, и он не спускал с моряка своего тихого, но требовательного взгляда.

– Прощевай, хороший человек. Тезки мы, – сказал матрос.

– До свиданья, брат.

И Михаил стал подниматься по шаткой лестнице.

Словно специально дождавшись шлюпки с Максимовичами, пароход дал протяжный гудок и двинулся по серой глади. Теперь казалось, что рукава простреленной шинели опустились на дно, а рана на груди расползлась до самого ремня. Сам пароход казался чем-то вроде пряжки или разорвавшегося пупка, из которого стали выползать длинные черные шлейфы не то дыма, не то каких-то странных существ, оказывается, затаившихся в его чреве.

Пароход сейчас представлял собой муравейник, который, похоже, стал успокаиваться после нависшей над ним смертельной опасности. Но тут и там еще не утихали слезы, скорби о потерях.

Люди плотно сидели на палубе, лестницах, переходах. Занятым оказался не только трюм, но даже и подсобные помещения.

Просачиваясь между людьми, их узлами, чемоданами, вахтенный матрос вел Максимовичей к капитану. На верхней палубе вахтенный показал, что семье надо остановиться. Провел Бориса Ивановича в капитанскую рубку.

– Ваши родственники, – доложил вахтенный.

Капитан, измученный бесконечными требованиями и просьбами предоставить место на пароходе с упоминанием высоких титулов и должностей, такое представление пассажиров услышал впервые.

Он изогнул густую черную бровь, недоуменно рассматривая Бориса Ивановича.

И Борис Иванович столь же удивленно смотрел то на капитана, то на вахтенного.