Ричард Пайпс - Я жил [Мемуары непримкнувшего]

Холокост не поколебал моих религиозных воззрений. Разумом и чувствами я принимаю в главе 38 Книги Иова слова Бога о том, что нам людям не дано понять Его замысел [12] Поступая так, я невольно следовал совету талмудических мудрецов, которые противились рассуждениям о вещах, которые человеку не дано понять: «Не ищи вещей, которые слишком трудны для тебя, а тех, которые скрыты от тебя, не пытайся узнать». (A. Cohen. Everyone’s Talmud. — New York, 1949. — P. 27.) . Многие евреи, включая моего отца, потеряли веру после холокоста. Но моя вера, наоборот, окрепла. Массовые убийства (включая и те, которые происходили одновременно в Советском Союзе) показывают, что бывает, когда люди отвергают веру в Бога, отвергают, что человек создан по Его образу и подобию; отрицают, что у человека есть душа, и поэтому низводят его до бездушного расходного материала.

Главным воздействием холокоста на мою психику было ощущение радости каждому дню жизни, который был мне дан, так как я был спасен от неминуемой смерти. Я всегда понимал и до сих пор понимаю, что судьба меня пощадила не для того, чтобы я потратил жизнь на удовольствия или на самовозвеличивание, но для того, чтобы распространять моральное послание, показывая на примерах из истории, как идеи зла ведут к его воплощению. Учитывая, что многие ученые уже писали о холокосте, я решил, что мое предназначение в том, чтобы показать справедливость такого суждения в отношении коммунизма. Кроме того, я считал и до сих пор считаю, что вопреки Гитлеру обязан вести полнокровную и счастливую жизнь, быть удовлетворенным, что бы жизнь ни преподнесла мне, быть жизнерадостным, а не мрачным, ибо печаль и жалобы — это формы богохульства для меня, как и ложь или безразличие к жестокости. Эти взгляды, повлиявшие на мою личную и профессиональную жизнь, были результатом опыта, который я приобрел в юности. Вполне естественно, что люди, которым посчастливилось избежать подобных воззрений, смотрят на жизнь и на выбранный путь более беспристрастно. С другой стороны, я должен признаться, что с трудом переношу психологические проблемы других людей, особенно если они связаны с «поиском идентичности» или с какой — нибудь еще формой самокопания. Все это кажется мне крайне банальным. Я согласен с немецким эссеистом Йоганесом Гроссом, что человечество можно разделить на две категории: «тех, кто погружен в свои проблемы, и тех, кто открыт миру. Важное условие самосохранения заключается в том, чтобы людей, занятых своими проблемами, предоставить самим себе» [7] Frankfurter Allgemaine Zeitung Magazine. September 11, 1981. .

Мне хотелось бы добавить два замечания к этой неисчерпаемой теме. Во — первых, кому не довелось жить при тоталитарном режиме, не могут себе представить, какое сильное влияние он оказывает на людей и как может заставить даже самых нормальных среди них совершать ужасные преступления, наделяя их сильной, целенаправленной ненавистью. Оруэлл точно описал этот феномен в романе «1984». Под влиянием этого чувства человек теряет нормальные человеческие реакции, но как только режим рушится, исчезают и его чары. Эта закономерность убедила меня в том, что никогда нельзя подчинять политику идеологии, так как даже если идеология основана на приемлемой морали, воплощение ее в жизнь обычно требует применения насилия, ибо общество в целом может ее не разделять.

Во — вторых, несколько слов о немцах. Традиционно германский народ не воспринимался как кровожадный: это была нация ученых, поэтов и музыкантов. И все — таки немцы оказались чрезвычайно способны к массовому убийству. В мае 1982 года я получил приглашение и был принят мэром Франкфурта Вальтером Валманом, с которым познакомился ранее в Вашингтоне. Мы обедали у него дома и разговаривали о всевозможных вещах, переходя с английского на немецкий. И в какой — то момент он меня спросил: «Как вы думаете, мог ли нацизм возникнуть где- либо, кроме Германии?» Задумавшись, я ответил, что, с моей точки зрения, не мог. Он закрыл лицо руками и произнес: «Mein Gott!» (Боже мой!) Я тут же пожалел о том, что причинил боль этому достойному человеку, но я не мог сказать ничего другого.

Меня всегда поражало в немцах одно удивительное свойство. С одной стороны, им нет равных в обращении с неодушевленными предметами и животными, с другой — им не хватает понимания того, как надо обращаться с людьми, которых они воспринимают скорее как объекты [13] Возможно, некоторые читатели будут недовольны моими обобщениями относительно наций, будь то немцы или русские, о которых речь ниже. Поэтому считаю необходимым напомнить, что, во — первых, речь идет не о генетических, а о культурных особенностях, которые отражают воспитание и не имеют ничего общего с таким понятием, как «раса». Так, я пришел к выводу, что немецкие евреи, благодаря тому, что они выросли в той же культуре, что и их арийские соотечественники, походили на них больше, чем, к примеру, на польских евреев. Во — вторых, утверждение, что представители какой — нибудь национальности склонны вести себя определенным образом, конечно, не означает, что все ее представители будут себя вести так же. Это просто обобщенное описательное утверждение, смысл которого скорее верен, чем ошибочен. .

Характерно, что в опубликованных позже письмах немецких солдат своим родным и близким из оккупированной Польши в 1939 году прослеживается эпитет «грязный» в описаниях поляков и евреев. Культура этих людей их не интересовала, только их гигиена [14] Польский писатель Анджей Щипорский объясняет эту ментальность следующим образом: «Евреи это вши, а вшей надо уничтожать. Такие сравнения соответствуют немецкому образу мышления, так как немцы чистоплотны, они стремятся к чистоте и порядку». (Noc, Dzien i Noc. — Варшава, 1995. — С. 242.) . Грязный человек или предмет обихода так же неприятен немцу, как и грязная машина. Немцам также не хватает чувства юмора. (Марк Твен как — то сказал о юморе немцев, что «им не до смеха» [15] В конце 2001 года в английской прессе появились сообщения, что на альпийском курорте Миемииг открылись специальные курсы по обучению немцев юмору. В программу входят «уроки смеха». (The Week, 22 Dec. 2001. — P. 7. Цитата из Sunday Telegraph.) .)

Немцам не хватает некоторой терпимости к недостаткам человека, которые и становятся предметом юмора; они по природе механики, возможно, лучшие в мире, но человек — это живое существо, которое требует большой снисходительности и понимания. Человек — не машина, он может быть и непредсказуемым. Поэтому, когда немцам приказывают убить во имя идеи, они убивают и испытывают при этом не больше жалости по отношению к своим жертвам, чем к выкинутой вещи. Припоминаю, что как — то раз читал об одном немецком офицере СС, служившем в лагере Треблинка; когда приходили эшелоны с евреями, которых предстояло отравить газом, он рассматривал их не более чем груз. Такие люди как роботы могут косить из пулемета безвинных и беззащитных людей, совсем без эмоций, как строитель долбит асфальт дороги отбойным молотком. Такое презрение к человеку в сочетании с «чувством долга» и сделало холокост возможным именно в Германии. Русские убили больше людей, чем немцы, и убивали своих же, но делали они это без механической точности, без рациональности немцев, которые собирали и использовали волосы и золотые зубы жертв. Русские не гордились содеянным. Я никогда не видел фотографий советских злодеяний. Несмотря на то что немцам было запрещено фотографировать, они сделали бесчисленное количество снимков своих жертв.