Ричард Пайпс - Я жил [Мемуары непримкнувшего]

Основываясь на анализе открытых и засекреченных источников, я писал меморандумы президенту, предложения к его пресс — конференциям, а также большинство его писем Брежневу. Время от времени я участвовал в написании его речей. В своем кабинете или за ланчем я встречался с журналистами и иностранными дипломатами. И я воевал с Госдепартаментом.

Первые полтора года правления новой администрации полностью прошли в атмосфере неослабевающего напряжения в отношениях между Советом по национальной безопасности и Госдепартаментом. Здесь приходит на ум ремарка, которую приписывают генералу Кертису Ле- мэю, начальнику штаба военно — воздушных сил. Младший по рангу офицер делал доклад, но Лемэй перебил его и сказал: «Молодой человек, прекратите называть СССР нашим врагом. Он наш противник. Наш враг — это наш военно — морской флот». Так же дела обстояли и у нас: врагом был Госдепартамент.

Работники Госдепартамента полагают себя сообществом профессионалов в области внешней политики и склонны считать всех политиков любителями, которых необходимо уговаривать или держать в узде (чаще последнее) в зависимости от ситуации. Особенно это относится к такому президенту и его советникам, которые считаются «идеологами», то есть стремятся направлять внешнюю политику к достижению конкретных целей, вместо того чтобы принимать мир таким, какой он есть. Каждый раз когда по долгу службы я направлялся в «Темное дно» (Госдепартамент), у меня было чувство, что я пришел в гигантскую адвокатскую контору, которой претила любая конфронтация с иностранным правительством и где твердо верили, что все международные разногласия можно разрешить путем умелых и терпеливых переговоров, а применение силы означает провал политики. Они не верят, что существуют непримиримые различия и не придают значения идеологии. Как хорошие чиновники, они выполняют распоряжения президента, но так же вполне способны различными средствами из арсенала бюрократов свести президентские директивы на нет. Так, например, они наотрез отказались показать Совету по национальной безопасности стенограммы переговоров Хейга с министром иностранных дел Андреем Громыко и послом Анатолием Добрыниным, что затруднило для меня правильную оценку советской позиции.

Несмотря на стремление создать впечатление, будто они непредвзятые профессионалы, чиновники Госдепартамента не забывали о своих частных интересах. 23 сентября 1980 года, когда опросы общественного мнения указывали на то, что Рейган, вероятно, будет победителем на предстоящих выборах, меня пригласили выступить с докладом о Советском Союзе перед сотрудниками Госдепартамента на «Открытом форуме» госсекретаря. Большой зал, где я прочел лекцию, был переполнен, аудитория внимала каждому моему слову. Когда я закончил, первый вопрос звучал так: «Если вы займете пост госсекретаря, кого вы назначите послами — профессиональных дипломатов или политиков?» Впервые я слышал, что кто — то прочил меня в госсекретари: очевидно, мое имя появилось в каком — то списке кандидатов. Видимо, это был очень длинный список, так как у меня не было связей с руководством республиканской партии. (Здесь стоит заметить, что согласно некоторым газетам я также числился в коротком списке кандидатов на пост директора ЦРУ [36] Кроме меня, в списке фигурировали Уильям Кейси, Дэвид Абшир, Рей Клайн и Лоренс Зильберман (Christian Science Monitor. 18 November 1980). 7 июня 1979 на странице A3 New York Times Уильям Сафир в статье New Boy — Network («Шеренга новых парней») упомянул мое имя как ведущего кандидата на пост советника по национальной безопасности наряду с Фрэнком Карлуччи, Джоном Леманом, Эдвардом Лутваком и Ричардом Алленом. Проблема с этим предсказанием была в том, что я не принадлежал ни к этой «шеренге», ни к какой — нибудь другой. .) Я отклонил этот вопрос, но тот факт, что посольские назначения интересовали их прежде всех других вопросов, очень показателен.

Была у нас и другая проблема с сотрудниками Госдепартамента, помимо их претензии на «профессионализм». Как упоминалось выше, главное, чем они занимались, — это связь с европейскими союзниками, и в этом качестве они присвоили себе право говорить от имени НАТО. Проблема заключалась в том, что, созданный после Второй мировой войны, НАТО был довольно односторонним союзом. Хотя теоретически Северо — Атлантический пакт означал взаимную помощь между членами альянса в случае агрессии третьей стороны, в действительности Соединенные Штаты приняли на себя обязательство защищать Европу, а не наоборот. Европейцы (за исключением, возможно, Британии) исходили из того, что ответственность за противодействие коммунистической агрессии в целом лежит исключительно на плечах Америки. Если мы полагали, что установленный порядок был под угрозой где — нибудь за географическими пределами Европы и начинали действовать, то европейцы или ничего не предпринимали, или оказывали нам чисто символическую поддержку, а в некоторых случаях открыто оппонировали нам. Европейские союзники просто отказывались признать тот факт, что «холодная война» была конфликтом глобальным, в котором мы действовали как их главный защитник. Еще хуже было то, что они принимали порядок, установившийся после Второй мировой войны, как постоянный и поэтому воспринимали с тревогой любые попытки американской стороны изменить его.

Сердцевиной проблемы была Германия, которая стремилась к объединению со своей восточной половиной, оккупированной советскими войсками и управляемой марионеточным коммунистическим правительством. Для достижения этой цели Бонн был готов идти на многие уступки Советскому Союзу. Бонн сотрудничал с Москвой, признав за Советским Союзом «сферу влияния», распространявшуюся на всю Восточную Европу, кроме Восточной Германии. Таким образом, каждый раз, когда мы пытались помочь восточноевропейцам оказать сопротивление оккупационным режимам, немцы открыто дистанцировались от нас. В случае с Польшей, о котором ниже, Германия заявила недвусмысленно, что у нее не было возражений против введения военного положения в декабре 1981 года, и отвергала наше право вмешиваться во «внутренние дела» стран, контролируемых Москвой.

Проблема имела глубокие корни. Ведущие общественные деятели Германии отказались от права применять моральные стандарты к странам, которые обладали большой силой принуждения. Так С. Ф. фон Вайцзекер, известный германский ученый и брат президента страны, писал, явно имея в виду Рейгана: «Политика, которая разделяет весь мир на добрый и злой и которая воспринимает как средоточение зла величайшую державу, с которой нам суждено сосуществовать, — это не политика мира, даже если ее моральные оценки правомерны» [26] Die Zeit. 26 March 1982. — P. 10; цит. no Frankfurter Allgemeine Zeitung. 19 May 1982. — P. 8. .