Геннадий Прашкевич - Азбука вины

И так несколько раз, чем сильно улучшил настроение Виктора Петровича.

Он выпил ещё один стаканчик отвратительного шнапса, и окончательно утвердился в той хорошей мысли, что вот били мы вас и бить будем! А немец между тем собрался, осторожно глотнул из своей рюмки и, настороженно косясь на Астафьева, взял в левую руку нож, аккуратно прижал им к вилке злосчастную горошину и съел.

Вот тут Виктор Петрович и уронил горестно голову на руки.

«Когда-нибудь они нас победят».

…первый секретарь — (Обкома. — Г.П.) — в Вологде дал мне квартиру. Писателю, сказал, нужна большая квартира. Свою, заметьте, мне отдал. Ну, а себе, чего ж, новую построил. Которую мне отдал, громадная — страсть. Жена Марья у меня маленькая, как увидела необозримую кухню, заохала. А я заперся в кабинете и работаю. Хорошо, наконец, удобно. А потом стал чувствовать, что вот что-то не так. И понял. Это, понял, неправильно, что я с Марьей в такой большой квартире живу, а никто ко мне не идёт. Наверное, боятся обкомовской квартиры. Пришлось обзванивать всех: «Ну, почему не идёте? Раньше-то шли в любое время!». Один брожу по хоромам. «Марья, — кричу. — Где ты?» — Она откуда-то отвечает: «Тута-ка!».

Пришлось переехать…

Буданов Владимир Иванович.

Геохимик. Член-корреспондент Таджикской Академии наук.

Впервые записавшись в городскую библиотеку (второй класс), получил от библиотекарши на выбор сразу две настоящие взрослые книжки. Одна — «Выливание сусликов», другая — «Путешествие натуралиста вокруг света на корабле Бигль». Вторая была толще, и в ней было много непонятных слов, поэтому будущий геохимик выбрал её. Получилось, что счастливо и навсегда выбрал своё будущее. Правда, потом почти до двадцати лет считал сусликов жидкими.

«Я не знаю, каким образом Вселенная может выйти из сингулярного состояния. Скорее всего, эта проблема не просто физическая. Но предположим, что скорость фундаментального воздействия начинает уменьшаться и Вселенная выходит из сингулярного состояния. Это происходит не в шуме и грохоте Большого взрыва, а в тихом Сиянии и Славе».

Осенью 1968 года я работал в поле на мысе Марии (Северный Сахалин).

Охотское море, обрывистые пустынные берега. Долгие дни, долгие маршруты. Тихая речка, в устье которой океан лениво валял по песку алые поплавки, расписанные хищными иероглифами, заросли черники. Время тянулось медленно, тем приятнее было думать о возвращении. Вот, думал я, с первыми затяжными дождями вернусь, а в Южно-Сахалинске как раз выйдет моя первая книга — книга стихов! И я буду дарить её своим друзьям, девушкам, коллегам, всем будет счастье.

Понятно, что, вернувшись с полевых работ, я отправился в издательство.

К моему удивлению, настроение там царило совсем не праздничное, а Толя Кириченко, редактор, и без того невесёлый человек, сказал, мрачно оглядываясь на закрытую дверь кабинета: «Понимаешь (мать твою), — он не умел говорить без таких вот вводных слов, — эта твоя книжка (мать твою) давно уже готова, осталось только (мать твою) подписать её в свет, но у цензора (мать твою) возникли какие-то вопросы». Он посмотрел на меня серыми немигающими глазами и добавил: «Ты бы сам (мать твою) поговорил с цензором».

Конечно, Толя сказал это, не подумав.

До работы в книжном издательстве он лет десять ходил по морю на рыбацком сейнере — замом по политработе, свято верил в полиморсос, вот и запамятовал, наверное, что в СССР никакой цензуры не существовало, и цензоров не существовало. Просто работали во благо соблюдения важных государственных тайн некие молчаливые сотрудники Лито — невидимки, общаться с которыми имели право исключительно редакторы, но ни в коем случае не авторы. Что мне до того? Я был молод, верил в свою звезду и легко отыскал в Южно-Сахалинске нужное здание. Поднялся на нужный этаж, вошёл в нужный кабинет. Женщина за столом сидела — молодая, привлекательная, умные, всё понимающие глаза. А главное, как выяснилось, ей чрезвычайно — очень и очень — нравились мои стихи. Она так и сказала: «Давно не читала ничего такого свежего».

Словечко — свежего — несколько резнуло слух, но я обрадовался сказанному, даже удивился: как это наш Толя (мать твою) Кириченко не сумел договориться с такой умной, с такой понимающей женщиной?

«Но есть, есть некоторые мелочи, — пояснила Лилия Александровна, так звали мою визави. Она щурилась, улыбалась чуть-чуть виновато, будто втайне немного всё же стыдилась за меня, как бы подмигивала мне потаённо. — Вот тут, взгляните. В общем-то, чепуха, мелочь, дребность, как говорят болгары. Вы ведь знаете болгарский язык? — Непонятно было, гордится она моими знаниями или их осуждает. — Интересная получилась книжка, этакие интересные стихи с этаким историческим уклоном. Вы, наверное, зачитываетесь Замятиным? Нет? — удивилась она, и я тоже удивился: при чём тут Замятин? — Солженицыным, наверное, зачитываетесь. — В голосе её что-то пряталось. Будто она не знала, чем в то время чтение Солженицына грозило читателям. — Как? И Солженицына не читали? Ну, ну. — Она мне совсем не верила, её глаза подозрительно поблёскивали. — Скажете ещё, что и Оруэлла не читали? Тогда понятно. Читать надо больше. А то вот вкрался в вашу книжку недостойный стишок — тоже с историческим уклоном. «Путь на Бургас». Хорошее название, но что вы тут пишете? «Где Кормчая книга? Куда нам направить стопы?» — процитировала она, как бы затаённо, понимающе, подмигнув мне. — Между нами говоря, товарищ Прашкевич, программа построения социализма нами уже выработана. — Её глаза строго сверкнули. — «Сократу дан яд, и прикован к скале Прометей». Ну, что вы, в самом деле, зачем так сразу? Все знают, что в мировой истории всякое бывало. «Болгары бегут. Их преследует Святослав». Почему же сразу — преследует? Это в братской-то стране. «Сквозь выжженный Пловдив дружины идут на Бургас. Хватайте овец! Выжигайте поля Сухиндола!». Как такое может быть? Что у вас за странные призывы? Вы же, товарищ Прашкевич, — она, наконец, определила правильную дистанцию между нами, — пишете о нашем (советском) князе Святославе. — Разумеется, она не произнесла вслух этого определения, но оно явственно угадывалось в её тоне. — Якобы в девятьсот шестьдесят восьмом году, ровно тысячу лет назад, наш (советский) князь Святослав застиг врасплох мирные (братские) болгарские города, выжег Сухиндол и всё такое прочее, многих болгарок изнасиловал… — голос Лилии Александровны сладко и страшно дрогнул. — А где тому доказательства? Как такое могло произойти? Разве мог наш (советский) князь вести себя подобным образом в нашей солнечной (братской) стране?».