Андрей Савельев - Война в 16. Из кадетов в «диверсанты»

— Ты слышала новость, что в Славянске всех переловили и сожгли? — спрашивает она меня.

— Где?! — не верю своим ушам я.

— В Славянске.

— Как?! Там же мой Андрей!

Так моя подруга узнала, что мой сын на войне. Я тогда бросила трубку, дошла на кухню и бросилась в слезах с молитвой на колени. Потом пришла дочь. Я ей говорю:

— Всё! Там, где Андрей, всех убили!»

Тогда моя сестра быстро зашла в интернет и удостоверилась, что, кроме сожжения украинскими радикалами людей в доме Профсоюзов, подобных случаев не было. Но мама успокоилась более-менее только вечером, когда я уже сам ей позвонил.

Потом подруга, когда узнала, что перепутала города и напугала до смерти маму, начала ей каждый день звонить и успокаивать. Она понимала, что творится в Славянске и представляла, какие чувства испытывает моя мама. Она активно узнавала всю информацию в интернете, в отличие от мамы. Мама тогда ещё не умела пользоваться им, а каждую свободную минуту ходила в разные монастыри и подавала за меня молитвы.

Позже подруга прочитала в интернете, что вокруг Славянска ВСУ замкнули кольцо и нам оттуда выбраться практически невозможно. Тогда она стала психологически подготавливать маму к моей гибели. Сейчас это вспоминается с улыбкой, а тогда было не до шуток.

— Погибнуть за Родину в наше время — это лучшее, что может быть, — при очередном сеансе связи, говорит она моей маме.

А мама, услышав это, удивилась и спрашивает:

— Да, хорошо, конечно, лучше. А почему? Почему ты мне об этом рассказываешь?

После всех этих ужасов, которые мама переживала, находясь в Киеве, она во время телефонных звонков молила меня уехать оттуда.

— Уезжайте оттуда, пожалуйста, там же война, там неспокойно.

Так продолжалось несколько дней. И я решил, чтобы успокоить маму, соврать ей, что мы уезжаем обратно в Крым.

— Наша группа возвращается обратно. Мы задачу выполнили и уезжаем, а другие остаются, — сказал ей после очередной попытки меня уговорить покинуть фронт.

Мама сначала очень обрадовалась, что мы уедем туда, где не опасно, а через несколько часов перезвонила и спросила:

— А как же вы уедете, а других бросите? Оставите их погибать?

Тогда я понял, что моё враньё не прокатит и признался, что мы никуда не уезжаем, а остаёмся дальше воевать. Так мама показала, что в момент, когда стоит выбор между жизнью сына и его честью, она готова принять последнее.

— Нас поначалу было два или три человека в бронегруппе. Таран меня обучал, показывал, всё рассказывал. Первый раз на броне мы с Тараном проехались, потом я сам сел — попробовал, потом сам нормально обучился.

Не сказать, что я дизелист, но навык у меня был. Я на такие двигатели уже не смотрел, как баран на новые ворота. На БТР-Д стояли движки унитарные УТД-20, с которыми я работал. Для меня это не было впервой. Но многие системы для меня были новые и непонятные.

Залезаю, вижу эту панель. Для меня она тоже не всегда оставалась понятной. Многие кнопки даже не знал, что означают. Например, тумблер с надписью: «ГПК». Что такое ГПК? Гопак какой-то. Вспоминаются слова из песни:

А что такое на самом деле — ГПК? Это гирополукомпас. А мне же всё интересно. Я такой — клац этот тумблер — у меня какая-то фигня зажужжала: «ВЖЖЖ»! Я выключил и чуть не выбежал с этого БТРа. Думал, сейчас упаду, голову руками накрою и всё: произойдёт самоликвидация (смеётся). Новая техника — всего боишься.

На первом же моём боевом выезде случился курьёз. Что-то где-то происходило, и в неразберихе кто-то куда-то кого-то послал. Я бегу в БТР, а оказывается меня никто никуда не посылал. У меня была проблема с генератором, он не заряжал аккумулятор, а БТР-Д заводился только воздухом. Там стоят специальные баллоны, надутые до 180 атмосфер. Трубы идут в двигатель, я нажимаю сначала помпу, а помпа накачивает масло. Потом я выжимаю стартер, он начинает крутиться. И подаётся воздух в поршневую, поэтому стартеру легче, аккумулятор меньше потребляет. А когда машина заводится, воздушный насос автоматически надувает баллоны опять, чтобы я мог потом снова запустить двигатель.

Пока я всю эту процедуру делал и выезжал, остальная бронегруппа уехала сама. А я поехал блудить их искать. За что потом был неоднократно вздрючен Тараном.

Он спрашивал:

— Какого ты туда попёрся, если не знаешь города?

Я и сам себе потом вопрос этот задавал: зачем я туда поехал, если я не знал куда.

Однажды нашу группу отправили на задание в район блокпоста «БЗС» и там началось самое интересное. Я был на «БЗС» один раз всего лишь. А так как человек я больной и старый [107] Фрицу ещё не было 30-ти лет. — у меня топографический кретинизм. Мне пару раз хотя бы надо там побывать, чтобы изучить маршрут и ехать уверенно.

На крыше БТР-Д сидят бойцы. Все из себя такие — подразделение «коммандос». Когда обычные люди едут на БТР, они хотя бы держатся. А эти, мало того, что ехали не в, а на броне, они ещё развалились и сидят. Там сидел Куба — парень в голубом берете, беззубый такой, весельчак, также ехал господин Кононов (Царь) и другие ополченцы.

В районе горисполкома я понимаю, что если сейчас резко вправо не поверну, то пропущу поворот. А срезать не хочется, не поеду же я по клумбам, там ведь цветы растут. А спешили мы тогда очень сильно. В итоге я резко поворачиваю вправо, фрикционы дёргаю на себя (то, что вместо руля у бронетехники) и машину заносит. У БТР-Д левая гусеница задней частью бьётся о бордюр.

Артём Разуваев (Фриц)

Сначала слетает Царь на землю, потом падает Куба кубарем — великий снайпер, у него СВД [108] Снайперская винтовка Драгунова. размером с КамАЗ. В полете он кому-то губу ей порвал, мушкой зацепил. После падения он, наверное, с неё из-за угла стрелять мог…

Выпали они, я остановился. Выглянул — вроде живые, никого не переехал, не зажевал гусеницами. Я, конечно, потом извинился:

— Пацаны, ну вы меня простите, бывает.