Ехезкель Котик - Мои воспоминания. Часть 2

Опять же: спасибо за надежды. Хоть на минуту, да ожили.

Управляющий Исроэля Бродского.– Нееврейский недостаток. – Дело.– Рис с изюмом. – Упрямство. – Пропитый товар. – Маслом вниз. – Я перехожу в другой магазин. – Квартиранты.– Липский. – Освистанная пьеса.– Старые раны. – "Хародский проповедник". – Его влиянье на людей.– Его проповедь. – Хародский проповедник и Липский.– Печальный конец.

У нас во дворе появился новый сосед, имевший большие связи. Был он управляющим реб Исроэля Бродского на черкасском сахарном заводе.

Получал двенадцать сотен рублей в год и жил с семьёй в усадьбе возле Черкасс. Жена его была близкой родственницей Бродского, и жил он, как граф. Понятно, что в такой большой усадьбе, как у него, было всего вдоволь, и в лошадях с каретами тоже недостатка не было.

Управляющий был очень способный человек и руководил усадьбой и заводом великолепно. Бродский был им очень доволен. Имел он, однако, один серьёзный, чисто гойский недостаток - пьянство. Недостаток этот проявляется постепенно, и чем дальше, тем становится сильней, и кончает человек очень плохо.

Управляющий такого конца не избежал - из-за пьянства он потерял дело.

Реб Ироэль Бродский был вынужден его уволить. Но так как его жена была родственницей Бродского и ради их уже больших и очень удачных детей, сына и дочери, реб Исроэль назначил ему ежегодную пенсию в пять тысяч рублей.

И хоть был он уволен, но семья Бродского его часто навещала. Несмотря на слабость хозяина дома к водке, это был очень красивый и приличный дом.

Я сразу подружился с семьёй управляющего. Меня привлекал его ум, свободная язык, милое обращение. Преодолеть свой недостаток он, к сожалению, не мог. То и дело заходил в ближайший шинок и выпивал стакан водки, иной раз - до шестнадцати стаканов в день.

Ради друга он был способен и в пьяном виде вести себя сдержанно, но всё-таки с ним было приятнее общаться на трезвую голову. И поэтому я специально приходил к нему до того, как он отправлялся в шинок. И он понимал, что я предпочитаю его трезвым.

Иногда, идя в трактир, он нарочно заходил раньше ко мне, если я у него ещё не побывал, и беседовал со мной трезвым языком.

Мы очень друг другу симпатизировали, и однажды он предложил мне должность приказчика. Я спросил, что у него за дело, он ответил, что ему из Одессы пришлют бакалейные товары: рис, изюм, миндаль, орехи - всего на сто тысяч рублей - для продажи местным бакалейным магазинам и отправки в другие города.

Это оказалось не пустой болтовнёй, как можно было ожидать. Тут же он передал мне фрахтовочные документы, и я нанял большой двор со складами для товара.

Но как всегда, делу мешало его пьянство: мне приходилось вставать совсем рано- всё та же история: в деловых вопросах очень мешало его пьянство, и я вынужден был вставать совсем рано, прямо-таки с рассветом, чтобы захватить его ещё трезвым и обговорить, что мне делать.

Должен снова сказать, что это был исключительно умный человек. Каждое его слово было жемчужиной, и он имел на меня большое влияние. Он мне на многие вещи открыл глаза, обогатив опытом, необходимым для молодого провинциала, которым я тогда был.

Он также бывал иногда упрямым. Помню случай, когда это упрямство проявилось особенно характерно. Дело было так.

Он собирался послать в Екатеринослав изюм с рисом на тридцать тысяч рублей, для чего я должен был нанять баржу. После больших хлопот я, наконец, присмотрел хорошую баржу и договорился с хозяином о перевозке товара за двести рублей. Я пришёл и сообщил управляющему, что нашёл очень хорошую баржу, нанял её и дал двадцать пять рублей задатка, и что сегодня вечером хозяин придёт подписывать контракт. Он очень обрадовался.

Но вечером, когда я вместе с хозяином баржи пришёл заключать контракт, он вдруг заявил, что час назад нанял за сто пятьдесят рублей другую баржу - и только та перевезёт его товар.

Мне было досадно, потому что язнал, что хорошую баржу нельзя получить задёшево, и что моя - очень хорошая. Ладно, ничего не поделаешь. Но позже я выяснил, что нанятая им баржа была старой и ненадёжной баржа - старая и ненадёжня и что перевозить на ней такой тяжёлый груз - опасно.

Когда я ему это сказал, он, не дослушав, велел грузить товар. Я, однако, не хотел рисковать таким дорогим грузом и наотрез отказался в этом участвовать. Он рассердился и взял другого человека. Помню, как в ночь на четверг он нагрузил баржу рисом с изюмом, а ещё через ночь она села в воду.

Услышав об этом, он, задыхаясь, прибежал. Видно, что когда надо, он умел быть трезвым.

"Ради Бога, спасай, я пропал! Прости, теперь я вижу, что ты был прав. Получай двести рублей "награды" и спасай затонувший товар. Его можно высушить и что-то за него получить. Это тридцать тысяч рублей!"

Он был при этом абсолютно трезв.

Но я колебался. Он очень меня рассердил своим упрямством. Потом, однако, когда на меня набросились его жена и дети, прося спасти товар (будто именно я один мог его спасти), мне ничего не оставалось, как взяться за спасение риса и изюма из севшей в воду баржи. Я снял большой двор, купил большие куски брезента, вытащил мокрый товар, разложил его на брезенте и высушил.

Мне для этого понадобилось много людей. Но когда я товар таким образом, с большим трудом и мученьями высушил, то выручил за всё пять тысяч рублей - вместо тридцати.

Его этот случай сильно потряс, и он ещё больше пил.

Семья Бродского, из сочувствия к жене и детям, ещё посещала дом бывшего управляющего. Но однажды, когда Бродские как раз были у него в гостях, он пришёл смертельно пьяный и свалился на пол. На Бродских это произвело очень тяжёлое впечатление, и больше они уже не приходили. А он ещё полгода сильно пил, а потом умер.

Ах, какой же умный, какой же милый это был человек! Да, сгубил его нееврейский порок - пьянство!

У меня, как говорится, дело шло так себе. Промучившись два года на Андреевском спуске я переселился на другую улицу, имени которой я уже не помню, помню только, что открыл там небольшую бакалейную лавочку.

Во-первых, у меня уже было мало денег. Во-вторых, это было не такое место, где можно было вести дело широко и энергично: там просто не хватало покупателей. Там жила беднота.

Как принято у евреев в трудном положении, я нанял квартиру с двумя лишними комнатами в расчёте на жильцов. И тут же один молодой человек снял у меня комнату с отдельным входом. Он готовился к экзаменам в университет. Присмотревшись, я почувствовал к нему симпатию. Во-первых, он хорошо знал Талмуд и мог выдать красивое толкованьице. Во-вторых, он был трогательным, деликатным созданием.

Он мне рассказал, что он - сын виленского раввинского судьи и считался илюем, но захотел получить образование и бежал в Житомир, где поступил в раввинскую школу [46] Раввинские семинарии существуют с начала 19 века до наших дней. Наряду с религиозными знаниями, там получают и общее образование, что позволяет окончившим курс поступать в гимназии и университеты, и объясняет их привлекательность для сторонников Хаскалы. . Директором там тогда был реб Хаим-Зелиг Слонмский.