Семен Резник - Эта короткая жизнь. Николай Вавилов и его время

И вот оказалось, что безымянный художник бронзового века превосходил по уровню мастерства и таланта самого Микеланджело!

Высокий уровень искусства тех далеких времен был знаком того, что здесь должны отыскаться следы самобытной земледельческой культуры. Вавилов находит эти следы.

Состав культурных растений Астурии оказался совершенно особым. Здесь не было ржи и песчаного овса, характерных даже для соседней Галисии. Зато возделывалась полба, иногда с примесью другой реликтовой пшеницы – двузернянки. А орудия труда! Полбу в Астурии убирали не серпом или косой – колосья обламывали деревянными палочками и бросали в корзину.

Нигде не встречал Вавилов ничего подобного, и только много позднее в Западной горной Грузии, в местечке Лечхуми, где возделывался вид пшеницы, близкий к полбе, обнаружил похожий способ уборки урожая. «Таким образом, агрономически и ботанически удалось установить поразительную связь северной Испании с Грузией. При этом самый объект и сама агротехника настолько специфичны и неповторимы, что вряд ли могут быть сомнения в глубоком значении этой связи» [401].

Горная Испания и Грузия… Казалось бы, невероятно! Между тем академик Н.Я.Марр, крупнейший лингвист, создал яфетическую теорию происхождения языков, по которой народы северной Испании связаны в единую языковую семью с древним населением Средиземноморья и народами Кавказа. Вавилов вспоминал, с каким волнением академик Марр слушал его рассказ о полбе и орудиях ее уборки в Северной Испании и Грузии. В этом сходстве он видел подтверждение своей теории.

Николай Яковлевич Марр был выходцем из Грузии, которую считал своей родиной, хотя грузином был только по матери, по отцу – шотландцем. Его лингвистические способности были почти сверхъестественными. Каким количеством языков он владел, никто точно не знал, включая его самого. Говорили, что любой новый язык он мог освоить за один день. Вероятно, это легенда; сам он говорил, что трудно изучить первые 12 языков, последующие легко.

Его богатейшие лингвистические познания сочетались со столь же богатым воображением и необузданным темпераментом. Он фонтанировал идеями, они постоянно рождались в его голове и тотчас же, без всякой проверки, превращались в непреложные истины. Сам он сомнений не ведал, и – горе было тем, кто смел усомниться!

До революции академик Марр был далек от политики, не участвовал ни в каких общественных движениях или протестах, но когда власть захватили большевики, он стал их пламенным сторонником, правоверным марксистом.

Яфетическую теорию происхождения языка (по имени Яфета, младшего из трех сыновей праотца Ноя) он скрестил с диалектическим материализмом. Зарождение и эволюция языка стали отражением классовой борьбы. Философы-марксисты объявили новое учение о языке академика Марра материалистическим, классовым, пролетарским, единственно правильным.

Оно противостояло индогерманской теории происхождения языков, которая, соответственно, стала буржуазной, реакционной, расистской .

Чем сильнее становилось влияние нацизма в Германии и других странах, тем острее в СССР атаковали индогерманскую теорию и тем непререкаемее становилась теория академика Марра. Те, кто осмеливался его критиковать, подвергались остракизму как враги социализма и советской власти.

Марр умер в 1934 году, но его новое учение о языке оставалось единственно правильным еще 15 лет – пока не явился миру гениальный труд товарища Сталина «Марксизм и вопросы языкознания». Теория Марра стала вульгарным извращением марксизма, а монополизм его сторонников – аракчеевским режимом в языкознании.

То был стартовый выстрел. Марра и марристов стали топтать. Громче всех над ними издевались те, кто еще недавно их превозносил. Теперь уже ни слова нельзя было сказать в их защиту.

Современная лингвистика считает, что в теории Марра элементы научности перемешаны с антинаучными домыслами. Лингвистам в этом и разбираться.

Для нас интересно то, что некоторые звенья яфетической теории перекликались с исследованиями Вавилова – порой самым неожиданным образом. Николай Иванович, к примеру, опубликовал в журнале «Пчеловодство» фотографию и маленькую заметку о пчелиных ульях Эфиопии, где их плетут из прутьев и развешивают высоко на деревьях. Вавилов подчеркивал, что нигде, кроме Эфиопии, ничего подобного не встречал. А в примечании редакции говорилось, что аналогичные ульи встречаются в горах Грузии. Еще одна перекличка с яфетической теорией!

Снова приходит на ум легендарная Атлантида, которая достигла необычайных высот культуры, осветила своим сиянием всю тогдашнюю ойкумену, а затем сгинула в пучине морской, после чего ойкумена погрузилась в тьму варварства, налаженные контакты и связи заглохли, и лишь кое-где, в отдельных малодоступных изолятах, сохранились ее рудименты: в горных ущельях Грузии, Эфиопии, Астурии…

23 июля 1927 г., Пиренеи, В.Е.Писареву: «Ваше превосходительство. Имею честь доложить, что душу иберийскую постиг. Видел, наконец, Tr. spelta и Т. monococcum в мировой культуре. Видел, следственно, ныне все виды пшеницы в полевой культуре. Сегодня день визита в Сикстинскую капеллу каменного века [402]. А в награду за это по пути понял многое в происхождении льна. Ибо у пещеры заросли льна» [403].

Тон письма превосходно передает настроение путешественника на финише его марафонской экспедиции. Он возвращался победителем! Последние письма из Испании полны повторений того, насколько он задержится в Париже, Берлине, и когда, наконец, будет в Ленинграде, где он отсутствовал около полутора лет.

«Вернулся к пенатам. Дела тут гора, и вся гора сразу же опрокинулась на меня», – писал Вавилов в Париж Безсонову 22 ноября 1927 года [404].

По разнообразию дел опрокинувшаяся гора могла соперничать разве что с разнообразием разновидностей и сортов, собранных им в экспедиции.

Первое и главное: весь этот материал надо было разбирать, систематизировать, раздавать по отделам и станциям для изучения в лабораториях и на опытных делянках.

С полпредством в Греции надо было выяснить, почему высланный оттуда еще год назад материал не дошел до Ленинграда.

Надо было заниматься устройством дел зарубежных помощников и знакомых, как Н.М.Гайсинский, застрявший в Италии, или Ф.А.Шимановский, с которым Николай Иванович познакомился и подружился в Эфиопии (его сына не принимали в Тимирязевку, как сына эмигранта).

Надо было пробивать в Совнаркоме решение о премировании лучших работников Института в связи с 10-летием революции. Улаживать вопрос о создании Украинского института прикладной ботаники…