Семен Резник - Эта короткая жизнь. Николай Вавилов и его время

«Период 1924–1936 гг. Возникновение к/p группировки и характер к/p деятельности»

«Состав а[нти]/с[оветской] группы ВАВИЛОВА» «Каналы вредительской деятельности а/с группы» «Связи с заграницей»

«Отношение группировки к ВКП(б) и Соввласти» «Связь а/с группировки, возглавляемой ВАВИЛОВЫМ, с к/p группировками периферии»

«Организованная(очевидно, организационная. – С.Р.) деятельность»

«Вредительство»

«Деятельность а/с группировки в период конца 1938 и начала 1939 г.» [799]

Здесь вся подноготная академика-арестанта: перечислены вредительские деяния; приведены показания сообщников ; крамольные высказывания самого академика.

Этот шедевр чекистского интеллектуализма подписан младшим лейтенантом госбезопасности Н.Макеевым и капитаном госбезопасности Захаровым (вероятно, Н.С.Захаров – будущий заместитель председателя КГБ). Датирован тем же 10 августа 1940 года. Значит, штудировал его старлей Хват в тот самый день. Потому, видать, и допрос был ночным: день ушел на штудирование. Так что Хват знал , кого к нему привели.

«Альбац:Вы запомнили этого человека – Вавилова?

Хват:Конечно.

Альбац:Каким он был?

Хват:В каком смысле?

Альбац:Как он выглядел, как вел себя, как держался?

Хват:Держался он хорошо.

Альбац:Боялся ли приговора?

Хват:А как он мог бояться – приговор же был еще неизвестен…»

Вот именно, господин Хват! Потому он и должен был бояться , что приговор был неизвестен. А каким быть приговору – во многом зависело от Вас.

Александр Хват всего два года был в органах, образование средненькое, в юридических тонкостях не силен, но уже старший лейтенант. Это ведь почти что майор, если сравнивать с общевойсковыми чинами. Не чета какому-нибудь сержанту Свириденко! Видать, успел отличиться, потому и доверили такое сложное дело.

«Хват:Вел он себя вполне, как говорится, достойно. На вопросы отвечал так, как положено.

Альбац:Что значит – как положено?

Хват:Ну, спокойно – в этом смысле. Никаких у нас с ним неприязненных отношений не было».

О том, насколько приязненными были отношения, можно судить вполне однозначно. Не по первому допросу, который не запротоколирован, но уже по второму-третьему.

«Вопрос: Следствию вы известны как человек,

принципиально, враждебно настроенный к существующему строю и проводимой политике советской властью, особенно в области сельского хозяйства.

Будучи на руководящей научно-исследовательской работе, вы возглавляли антисоветскую организацию и вели активную шпионскую работу. Вот об этом давайте показания.

Ответ: Я считаю, что материалы, имеющиеся в распоряжении следствия, односторонне и неправильно освещают мою деятельность и являются, очевидно, результатом моих разногласий в научной и служебной работе с целым рядом лиц, которые, по-моему, тенденциозно и характеризовали мою деятельность. Я считаю, что это не что иное, как возводимая на меня клевета.

Вопрос: Речь идет не о ваших разногласиях с некоторыми научными работниками, а о вашей активной антисоветской работе, которую вы проводили в течение долгого периода времени. Вы же пытаетесь свой арест объяснить какими-то разногласиями и недовольством лиц по отношению к вам как администратору. Предлагаем серьезно продумать поставленные следствием вопросы и давать показания по существу предъявленного обвинения» [800].

Первый из этих двух допросов начат в 13:30, окончен в 18:20, то есть длился почти пять часов. Продолжен после отбоя, до половины четвертого утра. Протокол общий, с отметкой о перерыве. Таким приемом Хват будет пользоваться постоянно: либо допросы вообще не протоколировал, либо два, а то и три допроса объединял общим протоколом: начат тогда-то, прерван тогда-то, возобновлен тогда-то. Почти в каждом есть «вопрос» типа:

«Не достаточно ли сказанного, чтобы вы убедились, что следствию хорошо известна ваша антисоветская работа. Требуем прекратить запирательство, которое ни к чему не приведет» [801].

Таково прямое свидетельство приязненных отношения следователя и арестанта.

А вот косвенное – одно из многих, вполне типичное.

А.М.Зеленый:«Он [следователь] встал и начал ходить по кабинету. Зашел сзади и схватил меня за волосы. <���…> Быстро нагнув голову к столу, он начал стучать моей головой по столу, приговаривая: “Думай головой, а не ж… “ <���…> И начал считать удары: раз, два, три и т. д. до 50, равномерно ударяя головою об стол. Второй рукой держа меня за плечо. <���…> Снова равномерные удары головой об стол. Снова 50 ударов. “Ну? Что ты ломаешься, заставляешь меня быть невежливым». <���…> «Ну что же, придется еще помочь твоей дурацкой башке”. Снова удары, снова счет: раз, два. В голове шум. Боль становится не так чувствительна, а он все считает, уже 100. Я начинаю плохо слышать, он все стучит. <���…> “Я расколю сегодня твою дурацкую башку”. Он снова схватил меня за волосы и снова удары головой об стол… Я временами терял сознание… Я пришел в себя тогда, когда следователь совал мне в рот стакан с водой. Голова была мокрая. <���…> Вдруг сильный удар в голову. <���…> В руках у следователя было пресс-папье с мраморною плиткою. <���…> Удар последовал за ударом. Голова покрылась шишками. Так с перерывами до утра, часов в 5 меня увели в камеру. <���…> Я потерял слух. <���…> Кроме того, у меня терялось чувство равновесия и я валился на бок. <���…> В камеру вошла женщина-врач с старшим надзирателем. <���…> Она осмотрела голову. Проломов нет. <���…> Есть прорывы верхнего покрова кожи» [802].

Это было в 1938-м, еще при Ежове. При Берии истязания стали более изощренными: без явных следов.

В беседе с Евгенией Альбац А.Г.Хват отрицал, что использовал «недозволенные» методы следствия. Это противоречит следствию по делу самого Хвата (об этом ниже). Да и недозволенные методы — не обязательно избиения.

Когда подследственному днем не разрешают прилечь, а ночами допрашивают, не составляя протоколов, это тоже недозволенные методы. А если «Протокол» пяти – десятичасового допроса составляет пол странички, то это карикатура на протокол, даже если допрашиваемый удостоверил, что с его слов записано верно.

Можно не сомневаться, что Вавилов на многих допросах признавался в том, что противостоял Трофиму Лысенко. Казалось бы, Хват должен был ухватиться за такие признания. В «совершенно секретном» Меморандуме,который он зазубрил наизусть, заключительный раздел («Деятельность а/с группировки в период конца 1938 и начала 1939 г.») посвящен именно этому противостоянию: