Семен Резник - Эта короткая жизнь. Николай Вавилов и его время

Здесь весь букет – на полдюжины смертных приговоров.

Подписал – А.Г.Хват.

Утвердил – Л.Л.Шварцман.

Подпись Н.И.Вавилова подтверждает, что постановление ему объявлено.

Если обвиняемый достаточно изобличается следственными материалами , то какими? Вещественных доказательств нет, от него самого ничего не добились. Значит, теми материалами, что были собраны до ареста. Коль скоро они достаточны , то следствие закончено, дело должно перейти в суд!

Почему же обвиняемого снова терзают допросами?

Зарегистрированы: дневной 17-го, дневной и ночной 19-го, дневной 20-го, дневной и ночной 21-го. Ни один из них не запротоколирован.

Только о следующих двух допросах – 21 августа с 13:30 до 18:00 и 21–22 августа с 22:00 до трех часов утра – протокол составлен.

Вот он – опять весь, целиком:

«Вопрос:В каких странах вы бывали за границей?

Ответ:В период с 1913 по 1933 год я был в научных командировках в следующих странах: Англия, Франция, Германия, Иран, США, Голландия, Швеция, Дания, Афганистан, Алжир, Тунис, Марокко, Сирия, Палестина, Трансиордания, Абиссиния, Эритрея, Испания, Италия, Греция, Французское Сомали, Западный Китай, Япония, Корея, Мексика, Гватемала, Перу, Боливия, Эквадор, Чили, Аргентина, Уругвай, Бразилия и Куба» [813].

Это ВСЁ, что Хват смог выудить – мытьем, катаньем, лишением сна – за 10 часов двух допросов.

Да ведь записку о загранпоездках Вавилов еще раньше составил по его требованию – она есть в деле. Подписана Вавиловым 13 августа. Выходит, толчение воды в ступе…

К следующему допросу Хват приготовил листы бумаги, разделенные вертикальной чертой на две неравные части. Слева, в узкой колонке, вопрос: «Что вам известно о нижеследующих лицах?» И ниже, столбиком, восемнадцать фамилий. Справа, в широкой колонке, ответы, видимо, письменные…

Имена извлечены из агентурных материалов, подбор сделан наскоро, почти наугад. Некоторые из лиц, попавших в список, ранее арестовывались, допрашивались, из них были выжаты показания о «вредительстве» Вавилова. Сам он об этих оговорах не знал, но, возможно, догадывался.

Об одном из этого списка он написал: «Гандельсмана я не знаю». При подписании протокола внес поправку: «не знаю» заменил на «не помню». Столько людей перевидал он на своем веку! Может быть, и промелькнул какой-то Гандельсман… Откуда Хват выудил это имя?

В деле Вавилова есть совершенно секретное послание товарищу Сталину, 1933 года. Оно подписано зампредседателя ОГПУ Г.Е.Прокофьевым и начальником Экономического управления Л.Г.Мироновым. Оба давно расстреляны, зато их донос оказался бессмертным. В нем изложены «показания членов контрреволюционной организации в сельском хозяйстве – КУЗНЕЦОВА, БЕЛИЦЕРА, СИЗОВА, ГАНДЕЛЬС-МАНА и других». Они уличали Н.И.Вавилова, Н.М.Тулайкова, директора Института животноводства Е.Ф.Лискуна как участников «руководящего центра контрреволюционной организации в сельском хозяйстве» [814]. Прав классик: некоторые рукописи – не горят.

Вавилов об этой рукописи понятия не имел, но должен был осторожничать. Кто знает, что наговорил о нем таинственный Гандельсман! Последнее, что ему нужно, – быть уличенным в сокрытии связей…

Остальные 17 имен из того списка Вавилову хорошо известны.

М.О. Шаповалов — его американский друг. Он так хотел вернуться в Россию, но Николай Иванович отсоветовал. Слава Богу, он в безопасности.

Е.К. Эмме — сотрудница, подруга жены, частая гостья в его семье. Ее принудили к сексотству, но Николай Иванович уверен: никакого компромата на него она не поставляла. О том, что Эмме вскоре будет арестована и в застенке покончит с собой, Николай Иванович никогда не узнает.

К.И.Пангало — друг и коллега со студенческих лет, лучший знаток бахчевых культур. В молодости попал под трамвай, остался без ноги. Эмоционален, впечатлителен, склонен к преувеличениям, порой к паникерству. Сердце, должно быть, екнуло: неужто и его замели?!

П.И.Лисицын, профессор селекции в Петровке, подвижник научной системы семеноводства…

Коллеги по Президиуму ВАСХНИЛ— Марголин, Муралов, Мейстер, Тулайков. Все были членами партии, выступали с самых передовых позиций, но всех утянуло в черную дыру кощеева царства два-три года назад.

О каждом Хват требовал сообщить: когда и где познакомились, какие посты они занимали, кто из них был репрессирован, каковы были отношения с каждым.

Что значит – какие отношения ?

С кем-то лучше, с кем-то хуже, но в целом хорошие, нормальные, деловые, официальные. Личных счетов ни с кем не было. Только отношения с Марголиным назвал ненормальными. Ученый секретарь ВАСХНИЛтребовал от Вавилова демонстративного выхода из Генетического общества Германии. Николай Иванович не соглашался. В том, что в Германии восторжествовал фашизм, Генетическое общество не виновато. Лучшие германские генетики, как Эрвин Баур (уже покойный), Рихард Гольдшмидт – его друзья. Они не расисты, им особенно тяжело, их надо поддерживать, а не отталкивать. Марголин напирал, видимо, имел директиву. Пришлось уступить, но отношения разладились. Самого Марголина партийная бдительность не уберегла…

На заполнение таблицы не могло уйти больше часа. О чем же шутил Хват остальные девять часов двух допросов?.. Об этом мы никогда не узнаем.

Утром Вавилов снова в его кабинете. После небольшого вечернего перерыва – всю ночь до 4:30 утра. Протоколов нет.

Я был не совсем точен, написав, что наутро после ареста Николая Ивановича прошли обыски по всем его адресам.

В ВИР в Ленинграде, на улицу Герцена, 44, в рабочий кабинет директора, пришли три дня спустя, поздно вечером, когда в здании уже никого не было. Обыск длился до глубокой ночи. В качестве понятого присутствовал замдиректора по хозяйственной части Ф.В.Михайлов. Ему вручили копию протокола обыска. Наказ – держать язык за зубами.

Чем была вызвана такая таинственность?

Арест высокопоставленного, известного всей стране лица обычно сопровождался громовыми разоблачениями в печати, грозными требованиями покончить с ротозейством в его окружении, усилить бдительность, разгромить всё контрреволюционное гнездо. В данном случае этого не было. Даже уведомления о том, что Вавилов смещен со всех постов, ни в ВИР, ни в Институт генетики, ни в Президиум Академии наук не поступило.

Господствует мнение, что причиной тому была мировая известность Николая Ивановича.

Что правда, то правда: после смерти И.П.Павлова в России не было ученого, столь широко известного и популярного в мире. С этим Кремль должен был считаться. Советская пропаганда внушала миру, что СССР – царство подлинной (не буржуазной!) свободы. Многие деятели науки и культуры на Западе склонны были этому верить – их старались не разочаровывать.