Семен Резник - Эта короткая жизнь. Николай Вавилов и его время

Но, заключив пакт Молотова – Риббентропа в августе 1939 года, Кремль пожертвовал своей репутацией в кругах западной интеллигенции в пользу союза с Гитлером.

Поделив с Берлином сферы влияния, Кремль «мирно» присоединил часть Польши, три страны Прибалтики, Бессарабию, ввязался в войну с Финляндией. Был со скандалом удален из Лиги Наций. Великий вождь советского народа слал великому вождю нацистской Германии благодарственные телеграммы, газеты их тиражировали:

«Главе Германского государства Адольфу Гитлеру. Прошу Вас принять мою признательность за поздравления и благодарность за Ваши добрые пожелания в отношении народов Советского Союза. И.Сталин» [815].

В таком контексте оглядки на общественное мнение Запада теряли смысл: скандалом больше или меньше – уже не имело значения.

Мне представляется, что арест академика Вавилова не стали афишировать не столько из-за его мировой известности, сколько из-за его популярности внутри страны. Тысячи ученых, агрономов, работников опытных станций лично знали Вавилова, испытывали на себе обаяние его личности, заряжались его энергией, руководствовались его идеями. Превращение академика Вавилова во врага народа сеяло смятение в головах и душах, парализовало работу целой научной отрасли, наносило новый удар по практике сельского хозяйства. Меньшим злом было подольше держать людей в неведении, ничего не объяснять: пусть недоумевают и постепенно привыкают.

Но шила в мешке не утаишь. После ночного обыска в ВИРе сотрудники обнаружили, что директорский кабинет – опечатан\ Поползли слухи, пересуды, толком никто ничего не знал.

Академик Вернадский узнал об обыске в квартире Вавилова лишь 26 августа, о его аресте – 14 сентября. В тот день к нему пришел Прянишников – он уже побывал в прокуратуре. Там его «успокоили»: всё будет выяснено, если Вавилов не виноват, будет освобожден. Вернадский записал: «Я никак не могу примириться – конкретно – с арестом Н.И.Вавилова. Напоминает всё это Одиссея и его спутников в пещере Полифема» [816].

Полифем. Тупой и жестокий одноглазый циклоп – огромной физической силы. Сила есть – ума не надо.

М.А.Поповский имел возможность познакомиться с доносами тайных агентов НКВД, до сих пор не рассекреченными. Из них следовало, что «арест Вавилова произвел “убийственное” впечатление на всю Академию наук СССР. В агентурных донесениях тех месяцев говорится: академики убеждены, что арест произведен по настоянию Лысенко. Академик Лузин назвал арест “очередным ужасом”. За Вавиловым, сказал Лузин, не может быть никакого преступления, он – жертва клеветы и интриг. “Что они сделали! Они посадили в клетку гражданина мира!” – воскликнул академик Прянишников, когда до него дошли подробности ареста в Черновицах. Не остался равнодушным и президент АН СССР

В.Л.Комаров. Он сказал академику Завадовскому, что Вавилова посадили в тюрьму как жулика, разбойника и убийцу “за то, что он имел смелость не соглашаться с Лысенко”» [817].

Разбросанные по всей стране ученики Вавилова не хотели верить в случившееся. Среди них упорно ходили слухи, что Николай Иванович переведен на секретную работу, хотя что секретного могло быть в его самой мирной профессии на Земле – профессии ученого-хлебороба!.. Появлялись «очевидцы», которые лицом к лицу сталкивались с Вавиловым в Москве или еще где-то, а он делал вид, что не узнает их, или даже подавал знак, чтобы его не останавливали… Мания секретности дурманящим туманом окутывала страну; любые нелепости казались правдоподобными, циркулировали годами. 7 ноября 1941 г., находясь в эвакуации в Йошкар-Оле,

С.И.Вавилов записал: «О Николае дурацкие радужные вести из Питера, от “прилетевших”». Через месяц, вернувшись в Йошкар-Олу из Казани: «О Николае вести от Шидл обского.Кто-то ему написал из Куйбышева, что Николай скоро приезжает в Казань. Во всяком случае, непонятно, кому это надобно выдумывать легенды? А между тем кто-то несомненно их выдумывает». И даже четыре года спустя, уже после войны: «О Николае по-прежнему неумирающие легенды. Видели в Симферополе» [818].

Между тем был человек, который с первого дня точно знал, что произошло с академиком Вавиловым. Об этом мне рассказал И.Е.Глущенко: я с ним беседовал, когда писал первую книгу о Вавилове.

В 1930-е годы сомнительные опыты по вегетативной гибридизации томатов выдвинули Глущенко в число ведущих «мичуринцев». Лысенко внедрил его в вавиловский Институт генетики. И вот утром 7 августа1940 года, когда Глущенко копался на своих опытных делянках, на дороге остановилась машина, из нее вышел Трофим Денисович. Шагая через делянки, он подошел весь насупленный, нахохлившийся и, не здороваясь, грозным голосом спросил:

– Где твой директор?

Глущенко ответил, что Вавилова сейчас нет, он где-то в экспедиции, где точно, он не знает.

Лысенко перебил:

– Нет больше твоего директора!.. Арестовали твоего директора!..

Тут только Глущенко заметил, что под маской тяжелой насупленности в лице Трофима Денисовича прячется ликование. Его распирало, он должен был выплеснуть благую и столь долгожданную весть , затем и примчался к Глущенко.

Не сказав больше ни слова, Лысенко вернулся к машине и укатил.

Когда тайное стало явным, директором Института генетики Академии наук назначили Т.Д.Лысенко. Он сразу приступил к его реорганизации. О том, в чем она состояла, есть выразительная запись в дневнике Вернадского: «Лысенко разогнал Институт генетики Вавилова» [819].

Ну а главное детище Николая Ивановича, ВИР, досталось И.Г.Эйхфельду. Предательство было оплачено по высшему разряду: не тридцать иудиных серебряников!

Дела Эйхфельд принимал у и.о. замдиректора И.А.Минкевича. В акте о сдаче-приеме говорилось:

«В своей интродукционной работе Институт растениеводства руководствовался теоретической концепцией руководителя Института Н. И. Вавилова о так называемых “центрах происхождения культурных растений” и, “законе гомологических рядов изменчивости растений” <���…>. Однако практика работы по интродукции показала, что теоретические установки, которые руководителем Института были положены в основу этой серьезной работы, не оправдались <���…>. Эта теоретическая концепция не только не оказалась полезной в плановом и быстром привлечении всего наиболее ценного из мировых растительных богатств, но мешала и оказалась вредной в использовании даже того ценного, что было привлечено в Советский Союз Институтом растениеводства». Подписи: И.А.Минкевич, И.Г.Эйхфельд, А.И.Зубарев. И примечание: «И.А.Минкевич приступил к и.о. зам. директора по научной части Всесоюзного Института растениеводства с мая 1940 года, и ни института, ни его дел от своего предшественника не принимал» [820].