Семен Резник - Эта короткая жизнь. Николай Вавилов и его время

Я пытаюсь представить себе замешательство Николая Ивановича, когда он выслушал такое «признание». Было ясно, что только страшными мучениями могли вынудить к нему Тулайкова. Сбивало с толку другое. Если этим показаниям верили, то почему его не арестовали три года назад? А если не верили, то почему их предъявляют теперь?

Он ответил, что в показаниях Тулайкова «есть некоторая неточность в отношении моей антисоветской связи с БУХАРИНЫМ и относительно моих антисоветских связей с заграницей. Должен сказать, что прямой антисоветской связи с БУХАРИНЫМ у меня не было, хотя я и разделял линию правых, идеологом которой был БУХАРИН» [829].

Хват это записал, внутренне торжествуя. Следующий его козырь бил наповал. Это были показания А.И.Муралова. Зачитав их, Хват потребовал «прекратить запирательство, которое ни к чему не приведет »: «Не достаточно ли сказанного, чтобы вы убедились, что следствию хорошо известна ваша антисоветская работа».

Сколько еще таких козырей он припас?.. Это уже не имело значения.

Имея на руках колоду таких козырей, нетрудно обыграть любого гроссмейстера. Итоговая фраза Вавилова в протоколе:

«Я заявляю, что покажу следствию о всех своих вражеских делах и связях» [830].

М.А.Поповский:«Признав себя вредителем и врагом народа, Николай Иванович обрел покой. С сентября 1940 года по март 1941 года Хват его не вызывал на допросы. Вавилов остался один в камере и мог, наконец, отдохнуть. Впоследствии он, очевидно, не раз вспоминал эту одиночку добрым словом. Тут было сухо, тепло, камера проветривалась и освещалась. С 11 вечера до 5 утра разрешалось спать на откидной койке. Подследственные не голодали».

Какой сладкий сон на откидной койке!

О том, как Марку Поповскому удалось в 1965 году проникнуть в кощеево Зазеркалье, он рассказывал по-разному – одна версия сказочнее другой.

Хорошо помню письмо из Ленинграда от В.С.Лехновича, которому или в присутствии которого Поповский рассказал, как стоял в очереди на почте, чтобы отправить заказное письмо, разговорился со стоявшим перед ним человеком, рассказал ему, что задумал книгу об академике Вавилове, но не знает, как получить доступ к материалам его дела. Собеседник оказался «либеральным генералом КГБ» и обещал помочь.

Я тогда работал в редакции серии ЖЗЛ, у нас выходили произведения о деятелях, репрессированных «в годы культа личности Сталина» (так это называлось). Многие авторы пытались получить доступ к следственным делам своих персонажей – никому этого не удавалось.

Вадиму Степановичу я ответил иронически: мне тоже приходится отправлять заказные письма и выстаивать очереди на почте, но я почему-то ни разу не встречал там генералов КГБ, тем более либеральных. (Письмо Лехновича, к сожалению, у меня не сохранилось, но, думаю, что в его архиве должна быть копия и мой ответ.)

В книге «Дело академика Вавилова» М.А.Поповский излагал другую версию. Действие перенесено в Генеральную прокуратуру и повествуется о том, как ловко он ее одурачил. Особенно хорош безымянный «чиновник юстиции в своем темно-зеленом шитом мундире, с усами и бакенбардами», «похожий на швейцара в богатом доме». «Всем своим видом [он] выражал мне свое презрение, но не смел оспаривать приказ начальства, которое зачем-то разрешает писателю смотреть секретные бумаги». Презрение «швейцара» продолжалось до тех пор, пока он не выложил перед Поповским девятый том вавиловского дела, предупредив с важным видом, что ему разрешено смотреть первую половину тома, но не вторую.

«Для пущей ясности прокурор перегнул том пополам. Я кивнул головой, сел поудобнее за свой стол и сразу углубился во вторую, запрещенную часть тома. Чиновник беспокоился не зря: передо мной лежали рапорты агентов советской тайной полиции, которые в 30-е и 40-е годы ежедневно подавались из недр Академии наук СССР в соответствующий отдел НКВД. Но самое непристойное состояло в том, что писали рапорты не штатные сотрудники, а завербованные профессора и академики!

Я начал торопливо выписывать тексты доносов на академика Вавилова, а также сообщения, что именно сказал академик Лузин (математика) академику Комарову (ботаника) об аресте академика Вавилова (генетика). Я совершенно забыл в этот момент про своего визави. Когда минут через пятнадцать, оторвавшись от волнительных бумаг, я случайно взглянул в сторону “швейцара”, то поразился произошедшей с ним метаморфозе. Он смотрел на меня почтительно, если не сказать подобострастно. Даже улыбаться пытался, но как-то неуверенно. Что с ним случилось? Ведь надлежало ему негодовать на человека, который, будучи гостем Генеральной прокуратуры СССР, позволяет себе игнорировать распоряжения ответственных лиц. Но у этого полковника юстиции ход мыслей был прямо противоположный: мою наглость расценил он как знак того, что где-то наверху (на самом верху!) я получил право никого не слушаться и никому не подчиняться. А раз так, то ухо со мной надлежит держать востро, ибо еще неизвестно, кто именно за мной стоит…» [831]

М.А.Поповский, как видно, обладал способностями экстрасенса: читал чужие мысли, словно открытую книгу.

Когда он стал выступать с публичными докладами, обильно цитируя секретные документы, к коим его неосмотрительно допустили лопоухие швейцары , ему в прокуратуре было сделано… «отеческое внушение»: «Что же вы, Марк Александрович, так себя ведете… Мы ведь показали вам секретные документы как писателю; мы были уверены, что если вы что-нибудь и напишите, то цензура проконтролирует вас. А вы в обход пошли, обманули наше доверие, делаете публичные доклады о секретных бумагах. Нехорошо, Марк Александрович, некрасиво…» [832]

Эта поэзия в прозе занимательнее сказок Шахерезады, да и самой смелой фантастики Брэдбери и братьев Стругацких.

В те относительно вегетарианские времена мне приходилось работать в архивах – литературных, академических, государственных. Доступ получить было нетрудно: письма от издательства или от творческого союза было достаточно. Но речь шла о незасекреченных фондах. Секретные материалы простым смертным не выдавались. Так, в рукописном отделе библиотеки им. Ленина мне приходилось знакомиться с архивом В.Г.Короленко. Казалось бы, что могло было быть секретного в материалах писателя, умершего еще в 1921 году? Однако все материалы до 1917 года беспрепятственно выдавались, после 1917-го – нет! Даже описи не были доступны. Чтобы ознакомиться с секретными фондами, нужен был особый допуск. Каким образом его получил Поповский, он нигде и никогда не объяснял.

Став монопольным обладателем материалов по Делу Вавилова , М.Поповский манипулировал ими более 30 лет. Смесь былей и небылиц из его публикаций перекочевала в произведения других авторов. Особенно обильно и без всякой критики их использовал В.Н.Сойфер.