Семен Резник - Эта короткая жизнь. Николай Вавилов и его время

Дело Вавилова стало доступно, не в полном объеме, на излете ельцинской эпохи. Из его материалов Ю.Н.Вавилов, Я.Г.Рокитянский и В.А.Гончаров составили книгу «Суд палача» (1999). Я.Г.Рокитянский также автор вступительного очерка. Книга подарена мне Ю.Н.Вавиловым и покойным Я.Г.Рокинянским с дорогой для меня надписью: «Дорогому Семену Ефимовичу от составителей книги и автора биографического очерка – с надеждой на плодотворное сотрудничество. 19.10.99 г.».

Заочно я знаком и с третьим составителем книги В.А.Гончаровым, признателен ему за ценные разъяснения. Мало чем я так дорожу, как этой книгой и этим сотрудничеством. «Суд палача» позволяет отделять ягнят от козлищ, правду тысячи дней и ночей Николая Вавилова от сказок тысячи и одной ночи.

Из какого сора родилась сказка Поповского о том, что после первых признательных показаний Вавилов «обрел покой» на целых полгода, затрудняюсь сказать, но только не из Дела Вавилова № 1500.

Достаточно вспомнить, что, по гуманным советским законам, прокуратура давала санкцию на содержание под стражей на два месяца , а продлевала, по особому ходатайству, на один месяц. Конечно, то была пустая формальность, но она строго соблюдалась. В Деле Вавилова полно таких ходатайств. Составлял их сам Хват,резолюцию «Согласен» накладывал Шварцманлибо начальник следственной части Л.Е.Влодзимирский, & утверждал начальник ГЭУ НКВД Богдан Кобулов,после чего оно отправлялось в прокуратуру, откуда возвращалось с решением военного прокурора Васильева, утвержденным прокурором СССР В.М.Бочковымили прокурором СССР Г.Н.Сафоновым.Вот сколько начальственных лиц каждый месяц включалось в эту бюрократическую канитель!

Всякий знает, что терпение начальства не безгранично, его нельзя бесконечно испытывать. Понятно, как хотелось Хвату, если не после первого такого продления, то после двух-трех продлений, завершить следствие.

И он старался вовсю. Судя по таблице капитана Миронова, в те полгода покоя вызовы Вавилова на допросы продолжались почти ежедневно, иногда по два раза в сутки, с редкими перерывами в один-два-три дня. Допросы шли весь сентябрь, октябрь, ноябрь, декабрь. Последний из запротоколированных допросов 1940 года был 27 декабря. Незапротоколированные были и 28-го, и 29-го, и 30-го, и 31-го. Только в новогоднюю ночь Николая Ивановича не тронули. Кого пощадил тогда Хват – его или себя, – трудно сказать.

«Отдых» продолжался еще два дня. 3 января – опять ночной допрос, хотя и недолгий, «только» двухчасовой. Без протокола.

Вот первый и последний «вопросы» следователя Хвата в Протоколе от 6 января – через пять месяцев после ареста:

«Вопрос:До сих пор вы скрываете свои организационные связи и руководящую роль в “Трудовой Крестьянской Партии”. Также скрываете организационные связи с правыми и многие факты проведенной вами вражеской работы. Требуем правдивых и исчерпывающих показаний по этому вопросу?

Вопрос:На протяжении всех допросов вы пытаетесь умалить свою роль в антисоветской работе, проводившейся вами как участником организации правых в сельском хозяйстве, и умалчиваете о ряде лиц, связанных с вами по этой работе. Наряду с этим вы скрываете свои шпионские связи и работу против Советского Союза в сотрудничестве с иностранными разведчиками. Об этом еще мы будем Вас допрашивать» [833].

А вот Протокол от 25 марта 1941 года, то есть еще через три месяца:

«Вопрос:Следствие располагает неопровержимыми данными о том, что вы, являясь активным участником антисоветской организации правых, установили шпионскую связь с иностранными разведками и вели активную работу против Советского Союза. Прекратите голословное отрицание и приступайте к правдивым и исчерпывающим показаниям по существу предъявленного вам обвинения.

Ответ:Шпионской работой я никогда не занимался и показать что-либо по этому вопросу не могу

Вопрос:Следствие констатирует, что вы упорно не желаете показать правду о всех фактах проведенной вами контрреволюционной работы и антисоветских связях в СССР и за границей. Об этом мы будем вас допрашивать и дальше» [834].

Бесчисленные допросы, дневные и ночные (допустим, что без резинового жгута, во что трудно поверить), делали свое дело. Под невероятным давлением Вавилов шел на новые уступки. Но для Хвата это были полупризнания. Он снова и снова требовал прекратить запирательства. Обвиняемый снова обещал чистосердечно признаться на следующих допросах и – продолжал запираться.

О том, что происходило в кабинете следователя, Вавилов рассказывал сокамерникам – тем, кому доверял. Его неосмотрительная доверчивость породила два уникальнейших документа: они позволяют заглянуть в душу и мозг узника. Это донос и допрос сокамерника Вавилова, Прокопия Максимовича Лобова.

Вот донос — целиком, без пропусков:

«За время совместного восьмимесячного пребывания в одной камере с арестованным Вавиловым Ник. Ив. он выявил себя передо мной, как исключительно антисоветски настроенный типичный буржуазный ученый , “условно” принимающий Советскую власть. Особой враждебностью проникнут Вавилов Н.И. к руководителям и вождям партии и правительства, в первую очередь в отношении И.В.Сталина и его ближайшего соратника В.М.Молотова, которых он считает “простыми смертными, как и все люди, а не теми богами, какими их сделали пресмыкающиеся аллилуйщики”. Существующий политический режим в стране Вавилов рассматривает, как “узурпаторский”, когда-де по произволу “правящей кучки” бросаются в тюрьмы и лагеря сотни тысяч “невинных” людей.

Не может он примириться никак и с политикой “десятилетнего хождения голышом” – недостатком производства предметов широкого потребления. Болеет он душой и за многомиллионных “тружеников полей” – кулаков, пострадавших в результате коллективизации, хотя саму идею коллективизации признает “правильной и исторически необходимой”.

Несмотря на свой арест, Вавилов продолжает быть убежденным махровым антисоветским буржуазным ученым и здесь, в тюрьме, не сложившим оружия перед Советской властью. Так, на следствии, судя по его рассказам, он прикидывается невинно страдающим каким-то “униженным и оскорбленным”, а приходя в камеру, при случае, продолжает высказываться резко враждебно против вождей партии и Советского народа. У него нет желания “встать на колени” перед Советской властью, окончательно разоружиться. Этот человек и здесь, в условиях тюрьмы продолжает “носить камень за пазухой” против Советской власти; “на всякий случай”.