Семен Резник - Эта короткая жизнь. Николай Вавилов и его время

Для Ильича всё это было внове. Он загорелся идеей «догнать и перегнать» Америку и для этого создать крупные научно-исследовательские институты, а их достижения внедрять в практику. Пожелания Ильича «волшебным» образом совпали с решением Наркомзема о преобразовании опытного дела в стране.

Вопреки рекомендациям комиссии ученых-опытников, в которую входил и Тулайков, Наркомзем решил ликвидировать значительную часть опытных станций, оставшиеся превратить из научных учреждений в образцовые хозяйства, своего рода очаги передового опыта, а научные исследования сосредоточить в крупных централизованных институтах. Но таковых в стране не было, их еще предстояло создать.

Тулайков, Дояренко и другие члены комиссии ученых-опытников не согласились с таким решением. На местных опытных станциях был накоплен ценнейший опыт научно-исследовательской работы, на них трудилось немало первоклассных ученых, превосходно знавших местные особенности. Если всё это загубить, то наука будет отброшена назад. Дояренко и Тулайков направили в коллегию Наркомзема свои «особые мнения». Тулайков писал: «Зная достаточно хорошо и прошлое, и современное положение этих почти бумажных Институтов, ни в коем случае не могу допустить, чтобы они могли заменить ту научную работу, которую ведут областные и районные опытные станции и поля, и которым по проекту предлагается только проверка и приложение к практике того, что разработано будет этими Институтами» [226].

Решение Наркомзема, принятое вопреки мнению Тулайкова, заставило его устраниться (или он был отстранен) от руководства ГИОА.

Тридцатипятилетний Вавилов оказался во главе сельскохозяйственной науки страны.

О том, как он относился к решению Наркомзема о реорганизации опытного дела, прямых свидетельств нет. В одном письме Бородину им кратко упомянуто о резком сокращении числа опытных станций. Судя по тону, Вавилов этого не одобрял, но принимал как данность, вызванную шестикратным сокращением бюджета. Что касается переориентации оставшихся опытных станций на сугубо практическую работу, то похоже, что он этому серьезного значения не придавал. Полагал, видимо, что всё зависит от самих работников. Тот, кто испытывает тягу к науке, будет ею заниматься; от тех, у кого тяги нет, не будет толку. Ну а создание крупных научно-исследовательских институтов он мог только приветствовать.

По просьбе Ячевского Николай Иванович согласился читать курс лекций по иммунитету и селекции растений на Фитопатологических курсах, которыми тот заведовал: «Читать хотелось бы у себя в Отделе, чтобы сократить немного времени на ходьбу».

Времени ему, как всегда, не хватало – ведь он стремился объять необъятное. О размахе его интересов, замыслов, дел в 1923 году можно судить по письмам, которые разлетались из Петрограда почти ежедневно.

17 января 1923 г., Д.Н.Бородину : «Подготовляю новое издание “Рядов” в подробном виде, со многими новыми таблицами, но это большая работа. Сейчас Вам пересылаю большую партию семян, которую прислала по нашему ходатайству Екатеринославская станция, и вообще сейчас мобилизуем рассылку. Относительно [Нью-Йоркского] Бюро на 1923 г. уже писал Вам: оно закреплено, пять тысяч уже переведено» [227].

9 февраля, Д.Н.Бородину : «Только что вернулся из Москвы. Был на совещании по опытному делу, установил связь со всеми областями. Все стандартные сорта Америки и России в числе всего около 200 будут высеваться в текущем году по крайней мере на 15 опытных участках в разных областях. Наблюдения будут проводиться по определенной программе. Это испытание будет произведено в течение 4–5 лет.

<���…> Получена партия книг от Джойнта.

<���…> Картофель все еще подходит и в общем в хорошем состоянии. Упаковка превосходная, и даже в январе он не померз. Получена вторая партия семян бобовых в коробочках в хорошем состоянии. Получено 2 экземпляра ежегодников “Ботаникал газет”. Вам отправлены: во-первых, партия семян, и очень большая, около 500 образцов, во-вторых, 10 экземпляров только что вышедшей работы Чинго-Чингаса “Пшеницы юго-востока России в мукомольном и хлебопекарном отношении”» [228].

23 февраля, Д.Л.Рудзинскому, Каунас, Литва : «Приступили недавно ко льну. Выделили у них 35 разновидностей, но у нас всё разнообразие представлено главным образом южанами. Интересный материал прислала Тине Таммес из Марокко, Египта, Кашгара. Поминаем часто при этом Вас, так как у Вас была масса любопытных наблюдений по части ветвистости и по части разнообразия у льнов-долгунцов. <���…> Подготавливаем большой том Трудов по прикладной ботанике, и если бы, Дионисий Леопольдович, Вы удосужились написать по льну краткую сводку, по изменчивости льна под влиянием внешних условий, а также наследственной изменчивости у льнов-долгунцов, было бы очень хорошо.

<���…> Суета здесь, конечно, по-старому изживается медленно. Все еще проектируем, но все-таки всё идет туда, куда и следует идти. Вероятно, через месяц пошлем Константина Матвеевича [Чинго-Чингаса] в Германию принимать кое-какие заказы. Попадет он и в Литву» [229].

2 марта, Д.Н.Бородину: «Покорнейшая просьба к Вам достать возможно большее число образцов льна из Марокко, Туниса, Алжира, Абиссинии и Судана, также Испании и Греции. Мы столкнулись с одной загадкой, которую без материала совершенно не решить; именно, два образца, полученные из Марокко, совершенно оригинальные, отличаются крупностью цветков, листьев, коробочек и резко отличаются от азиатской и европейской групп. Наличие этих двух форм подсказывает, что в Африке был свой самостоятельный центр по льну, но это решить можно, только имея значительный материал непосредственно из Северной Африки. Вашингтон прислал мне 9 очень интересных образцов, из которых один из Египта, но там специально со льном по серьезному работа не велась» [230].

Март 1923 г. Т.Моргану: «Дорогой д-р Морган. Я очень рад сообщить Вам, что общее собрание АН СССР избрало Вас и д-ра Г. де Фриза почетными членами Академии наук. Вы уже были избраны членом-корреспондентом, но высшая степень у нас – Почетный член Академии. К сожалению, в нашей стране нет более высокой научной награды. Ваша выдающаяся работа высоко ценится в нашей стране. Мои наилучшие пожелания Вам и миссис Морган» [231].

11 июня, П.П.Подъяпольскому : «Недели через две выезжаю снова в Москву, Воронеж и дальше. Может быть, попаду и в Саратов, но это еще не точно. Непременно прочитайте “Атлантиду” Пьера Бенуа, которую скоро вышлю Вам. Вам понравится: пустыня, Сахара…»

2 июля, П.М.Жуковскому, Тифлис : «В Малой Азии, в сущности, всё не тронуто. <���…> Мне приходилось просматривать некоторую литературу по Малой Азии, когда я занимался в Географическом обществе в Лондоне. Большой интерес представляет лен Малой Азии, так как там, по-видимому, имеются типичные формы долгунцов. Особенный интерес, как всегда, представляют высокогорные районы, так как в них можно найти особенно большое разнообразие. Интересна рожь в Малой Азии, горохи, вики, чечевицы, ячмени; особенно любопытны полбы и засоряющие их растения. Нет ли в культуре однозернянки? По-видимому, и они засоряются сильно овсом. Словом, по всем полевым и огородным растениям Малая Азия нетронутый край, и проникнуть туда, конечно, ближе всего Вам <���…>. Нынешний год у нас большие посевы в Воронеже. Заканчивается приведение в порядок всего материала, привезенного монгольской экспедицией. Она открыла много любопытного, между прочим, важный факт, что в Китае имеется масса эндемичных форм овсов. <���…> Лаборатория [мукомольных и хлебопекарных качеств], можно сказать, первоклассная. Получено всё новейшее оборудование из Дрездена, и этой лабораторией мы даже гордимся, и охотно К.М.Чинго-Чингас проделает анализы местных пшениц. Для этого нужно от пуда до полутора пудов зерна <���…>. С нынешнего года открыто отделение на Кубани, где Фляксбергер и Орлов [232]производят посевы пшеницы».