Семен Резник - Эта короткая жизнь. Николай Вавилов и его время

«Временные» трудности носили затяжной характер. В 1931 году Вавилов писал наркому земледелия Я.А.Яковлеву: «Работа общих институтов происходит в трудных условиях еще и потому, что оплата труда у нас ниже, а требования к работнику выше, чем в специальных институтах, состоящих на бюджете трестов. [Имеются в виду Сахаротрест, Хлопковый комитет, Резинотрест и т. п.] Ассистент общих институтов занимает в специальных [специализированных] институтах должность ученого специалиста и оплачивается соответственно выше. Возможность же работы в отраслевых институтах в смысле бюджета, штата также несравнимо выше» [245].

Ученых, переезжавших в Петроград, не сразу удавалось обеспечить жильем. Да и жизнь в Петрограде оставалась более трудной, чем в Киеве или Тифлисе, Воронеже или Москве.

«Публика живет у нас на круг на 2 червонца. Что будет к осени, не знаю, но это обстоятельство весьма и весьма трудное, прожить на эту сумму в Питере мудрено. Совместительство найти трудно и не сразу удается. Вот эти обстоятельства, к сожалению, надо иметь в виду, они от нас не зависят» [246].

О том, какие требования Вавилов предъявлял к специалистам, даже к начинающим, говорят строки из того же письма Подъяпольскому – в связи с желанием его сына Сергея, оканчивавшего Петровку, работать в Отделе прикладной ботаники: «Если хочет к нам, то пусть [по]работает сначала у Жегалова в Петровке, как Вы предлагаете, а потом начнем мерекать насчет Питера, по приезде [из Афганистана]. Если захочет всерьез делаться прикладным ботаником, то постепенно будем вводить его во всё, что подведомственно прикладной ботанике. Пусть овладеет английским, французским и немецким языками» [247].

И все же не только новички, но и маститые ученые охотно покидали насиженные места, оставляли лаборатории, кафедры, опытные станции и шли работать в Отдел прикладной ботаники к Вавилову. Он умел направлять усилия многих и разных ученых в русло единого стратегического замысла, но не покушаться на их творческие индивидуальности. У каждого были излюбленные темы, особый исследовательский почерк – Вавилов это ценил и ни в коем случае не хотел подавлять. Сознавая себя частью большого целого, люди чувствовали, как раздвигаются горизонты, как их малая, узконаправленная работа становится частью большого дела.

Едва обосновавшись в Петрограде, Вавилов направил в разные агрономические области страны специалистов для изучения местной культурной флоры и составления монографий по типу его собственной монографии о полевых культурах юго-востока. Так создавалась многотомная «Культурная флора СССР», которую Вавилов начал выпускать под своей редакцией.

Параллельно Отдел (с 1924 года – Институт) прикладной ботаники вел ботаническое определение растений по отдельным культурам, для чего были созданы соответствующие отделения.

Не довольствуясь чисто ботаническим изучением, Вавилов создал отделы физиологии, генетики, цитологии, иммунологии, лабораторию мукомольных и хлебопекарных качеств хлебов.

Он расширял сеть опытных станций – от западных рубежей до Владивостока и от Заполярья до Средней Азии. «До 1930 года Н.И.Вавилов организовал в системе ВИРа 20 опытных станций и 60 испытательных участков» [248]. Параллельно он расширял сотрудничество с опытными станциями, которые не входили административно в состав его Института.

Как начальник Вавилов был мягок, снисходителен. Прощал промахи и недочеты, старался обходиться без выговоров или других административных мер. Если все-таки к ним прибегать приходилось, он старался перепоручить применение их своему заместителю:

– Проверни, Евграфыч, это дельце – у тебя сердце волосатое…

Но как руководитель Вавилов был требователен. Умел поддержать сотрудника в трудную минуту, умел и отчитать его. Примеры того, как он отчитывал через океан Бородина, мы приводили.

А вот штрих, еще более выразительный и, что важнее, результативный.

Три года велась переписка Вавилова с директором Тифлисского ботанического сада П.М.Жуковским об экспедиции в Малую Азию. Вавилов давал многочисленные советы, подробные инструкции, обещал достать деньги, выхлопотать визу на въезд в Турцию. И вдруг стал замечать, что колеблется сам Петр Михайлович. В Тифлис летит письмо: «Очень будет досадно, если экспедиция не состоится, и на сей раз, думаем, – может быть, ошибочно, – по Вашей вине. Экзамены, посевы, лекции, всё это настолько маловажно в конце концов по сравнению с поездкой в Мал[ую] Азию, что аргументом задержки служить не может <���…>. Так вот-с, Петр Михайлович, нужно побольше определенности и прежде всего относительно Вашей поездки. Если Вам по каким-либо причинам принять участие в экспедиции затруднительно, я готов лично сам ехать в Малую Азию, если не в нынешнем году, то в следующем. До сих пор мы считали, что Малая Азия за Вами. Все мы здесь по всем культурам чрезвычайно заинтересованы в осуществлении экспедиции в Малую Азию во что бы то ни стало».

Экспедиция в 1925 году состоялась. По оценке Вавилова, «Жуковский ее провел блестяще: материал собран превосходный, огромный. Теперь создает гербарий и вообще, по-видимому, будет одним из лучших наших сотрудников. В июне и июле, если не остановят, придется ему снова ехать в Малую Азию доканчивать Восток» [249].

В 1926 году Жуковский снова путешествовал по Малой Азии, но дело опять не было доведено до конца. Вавилов, будучи сам в экспедиции по странам Средиземноморья, инструктировал из Рима своего заместителя В.Е.Писарева: «Малую Азию, к сожалению, П.М.Жуковский не кончил. Надо иметь в виду и отправить его в апреле, не позже» [250].

Три сезона подряд Жуковский ездил в Турцию. Обследовал Малую Азию, Сирию, Месопотамию. Исколесил их вдоль и поперек, собрал 10 тысяч образцов растений. Его фундаментальный труд «Земледельческая Турция» вышел под редакцией Вавилова.

Иная сторона «руководящего стиля» Вавилова обнаруживается в его отношениях с Г.Д.Карпеченко, которому он предложил возглавить Отдел генетики.

Карпеченко удалось небывалое: он получил плодовитые гибриды редьки с капустой, то есть искусственно создал новый вид, даже род растений.

Понятие вида – одно из самых фундаментальных в биологии. В ходе развития науки оно не раз переосмысливалось, уточнялось, становилось более глубоким. Одно оставалось неизменным: виды отграничены друга от друга природным барьером – нескрещиваемостью. Преодолеть этот барьер удается редко, а когда удается, то гибридные растения, как правило, бесплодны. (Как лошаки и мулы в мире животных: они появляются от спаривания ослов и лошадей, то есть в результате отдаленной гибридизации, но сами они бесплодны.)

В клетках капусты и редьки равное число хромосом (18), но качественно они несходны. Обычные скрещивания, когда сливаются половые клетки с половинными наборами хромосом (9+9), не удаются.