Павел Федоров - В Августовских лесах [с иллюстрациями]

Обстановка переменилась, и теперь пану Сукальскому выгодней было надеть мундир итальянских вооруженных сил, чем рясу служителя Ватикана. Он сейчас числился корреспондентом иезуитской газеты, с которой вынужден был считаться не только Муссолини, но и сам фюрер. Этой газетенке помимо официальных корреспонденций прежде всего важно было знать, как будет вести себя гитлеровская армия "в завоеванной стране" и как ее встретит простой народ. Нужно было также наладить связь с ватиканскими гнездами в оккупированных районах Литвы, Латвии, Белоруссии и Украины. За эту деятельность Сукальский в будущем должен был получить епископскую мантию. Документ, подписанный видным генералом из гитлеровской ставки, обеспечивал Сукальскому право доступа на любой участок фронта и в любой оккупированный район.

Майору Рамке он был рекомендован как знаток здешней местности. Утомленный стрельбой капитан мечтал утром, что он быстро достигнет резиденции своего друга пана Гурского и на правах завоевателя недурно там переночует.

Однако батальон Рамке вот уже несколько часов топтался на одном месте и понес такие потери, каких не было при переходе границы ни одной другой страны. Когда Рамке доложил о потерях командиру полка, тот пришел в ярость. Корреспондент, уже забыв об обещанном завтраке, сидел и лопал его, майора Рамке, бельгийские консервы и пил французский коньяк. Рамке уже начинал презирать этого долговязого писаку. "Сидел бы, болван, в своем Неаполе, — думал майор, — или в Риме, а то тоже полез войну описывать…"

— Вы, господин капитан, кажется, только вчера сказали, — сдержанно заговорил майор, — что у русских в этом районе, кроме тех пограничных подразделений, о которых мы с вами говорили, нет войск. Получается что-то не так…

— Я и сейчас могу это подтвердить, господин майор, — сухо ответил Сукальский.

Ему тоже противна была сытая физиономия майора Рамке, который сегодня дважды поил коньяком своих солдат, дважды гнал их в атаку.

— Вы, господин капитан, недостаточно разбираетесь в военных вопросах. Скажите мне: как вы будете излагать причину сегодняшних неудачных атак?

— Я напишу, что господин майор Рамке слишком много выдал своим солдатам коньяку и слишком мало храбрости привил им. Всякое спиртное, как известно, имеет свойство быстро выдыхаться…

— Остроумно, — недовольно пробурчал майор. — Сейчас вернется разведка, и я пошлю своих солдат вдоль этого капала, накоплю их в овраге и атакую левый фланг русских. Вы утверждаете, что бетонных укреплений здесь нет?

— Я здесь был давно. Тогда их не было. А теперь, может быть, и есть! Надо вызвать авиацию и танки. Тогда с ними можно будет сразу разделаться, — предложил Гаспери-Сукальский.

— Вы, я вижу, действительно не очень-то разбираетесь в военных вопросах. Сейчас наши танковые соединения под прикрытием авиации совершают грандиозный маневр. Они захватывают главные магистрали! — с важностью в голосе заявил Рамке, попивая маленькими глотками коньяк. — Правда, пока еще нам мешает русская артиллерия, — поставив на стол рюмку, сказал гитлеровец. — Но я могу, черт побери, и без танков раздавить эту заставу. Они увидят, что такое майор Рамке!

Он подошел к телефонному аппарату и приказал открыть усиленный минометный и артиллерийский огонь. Вызвав командиров рот, майор велел выдать солдатам еще коньяку и подготовиться к наступлению вдоль канала.

На обороняющихся пограничников снова обрушился шквальный огонь.

В окопе неожиданно появился повар Чубаров. Столкнувшись с начальником заставы, он взял под козырек:

— Товарищ лейтенант, разрешите обратиться!

— Слушаю. — Усову странно было видеть повара без белого халата и поварского колпака. Чубаров был в фуражке, в новом обмундировании, на поясе висели гранаты и подсумки.

— Разрешите мне, товарищ лейтенант, пострелять в фашистов.

— Тебе же приказано за ранеными присматривать! Что же их оставил, товарищ дорогой! — с упреком проговорил Усов.

— Раненые… — Чубаров покачал головой. — Раненые, товарищ лейтенант, они… все разбежались…

— Куда это могли раненые сбежать? — спросил Усов.

— Как только я их перевязал, в окопы поубегали… Сорока на одной ноге упрыгал. Вы сами знаете, с таким человеком справиться нет никакой возможности.

— Так! А завтрак приготовил?

— Завтрак давно готов, — замявшись немного, ответил Чубаров. — Рыбу поджарил. Только завтракать никто не идет…

— Сам понимаешь, почему не идут. Ты вот что, дружок, разнеси завтрак по траншеям и покорми людей!

— Есть накормить людей! — Чубаров повернулся и, пригнувшись, побежал по траншее.

Через некоторое время его приземистая, в новом обмундировании фигура мелькала во второй траншее. Ставя полную миску макарон, положив большой кусок рыбы, он каждому внушительно говорил:

— Все съесть, без остатка. Поешь крепче, стрелять будешь метче!

После этого начальник заставы приказал Чубарову доставить в комендатуру документы и донесение.

Проводив Чубарова, Усов быстрыми шагами прошел на командный пункт и стал наблюдать в бинокль за полем боя. Во второй траншее пулеметные очереди перемешивались с гулкими винтовочными выстрелами. От линии границы, скрытой кустарником и лесом, доносились чужие, захлебывающиеся, истошные выкрики. Когда справа и слева начинали стрелять станковые и ручные пулеметы, у Усова от радости теснило в груди. Это отбивали атаки соседние заставы, вторая и четвертая. Усов брал телефонную трубку, спокойно и негромко спрашивал:

— Вторая, вторая… Что нового? Появилась кавалерия? Ничего! Встретим и кавалерию… Хотят прорваться в тыл? Наблюдаю.

Зловещий свист мин заставил Усова плотно прижаться к стенке траншеи. После разрывов над бруствером вместе с тучей песка и пыли клубился смрад, густо заполняя ходы сообщения. Усов вскочил и окинул взглядом траншею. Все были на местах. Румянцев отряхивал с гимнастерки песок. Владимиров протирал подолом гимнастерки затвор снайперской винтовки. Бражников вглядывался вперед, он словно прирос к ручкам станкового пулемета. Вдруг он резко склонил голову, и тут же стальной щит затрясла длинная хлесткая очередь. Усов вскинул к глазам бинокль. Окуляры поймали и приблизили зелень кустов, где на рысях шла группа всадников на крупных рыжих лошадях. Не доскакав до переправы, они повернули обратно, оставляя на земле посеченных пулями коней. Всадники еще мельтешили в кустах, но Бражников почему-то не стрелял.

— Ого-онь! — крикнул Усов, но пулемет молчал.

Сжимая в руках бинокль, Усов подбежал к Бражникову.

— Заело, товарищ лейтенант! — повернув голову и вытирая рукавом гимнастерки разгоряченное лицо, ответил сержант. От виска его к мочке уха катились грязные струйки пота.