Вячеслав Иванов - Голубой зверь (Воспоминания)

О том, что комиссия против меня начала работать, я узнал при обстоятельствах, напоминающих пародию на заграничный детектив. Ко мне подошла на факультете преподававшая датский язык жена заведующего нашей кафедрой В. А. Звегинцева и, понизив голос, сказала, что ее муж должен меня видеть Она просила меня прийти в назначенный день и час на новую выставку картин в центре Москвы, сесть на диван в центре зала, а он ко мне подсядет. Я выполнил инструкцию, казавшуюся забавной. Звегинцев сел на тот же диван спиной ко мне и, не оборачиваясь, тихо сказал, что меня собираются уволить и для этого работает комиссия. Он не сказал только того, что я узнал из решения комиссии: он сам был ее членом и позднее подписался под ее решением, которое мне вручил Самарин. По поводу комиссии мне потом передавали разные слухи: знакомая моего друга М. Левина, вхожая в партком университета, там слышала, что фамилия моя подложная, курчавость волос (тогда я не совсем еще облысел) изобличает еврейство (не исключено, что, как в шутке Марка Твена, меня спутали с моим братом — сыном Бабеля). Говорили, будто на партбюро обращались в КГБ с просьбой меня посадить. В успешности этой просьбы не сомневался ни Звегинцев, оттого принявший столько предосторожностей, ни мой тогдашний близкий друг Борис Слуцкий, впрямую предупреждавший меня о неминуембм аресте. Но КГБ то ли мешкало, то ли просило факультет принять свои меры. К их числу будто бы относилась справка обо мне, живописующая мои преступления против власти и якобы разосланная в разные учреждения, где ее читали. Все это может быть мифологиче­скими сочинениями, интересными для исследования устной фольклорной традиции в условиях секретности и страха (после смерти Сталина прошло всего 5 лет с полови­ной). Но остались и подлинные письменные тексты:

РЕШЕНИЕ

Ученого Совета филологического факультета МГУ

от 24/XII — 1958 года.

В общественные организации факультета в ноябре 1958 года поступили сигналы об антипатриотическом поведении преподавателя кафедры общего и сравнительного языкознания Вячеслава Всеволодовича Иванова. Для проверки этих сигналов прези­диум Ученого Совета факультета назначил комиссию в составе проф. Самарина Р. М., Ломтева Т. П., Ефимова А. И., доцентов Звегинцева В. А., Соколова А. Г., секретаря партбюро доцента Юшина П. Ф. и председателя профбюро, доцента Бабенко И. И.

Комиссия, ознакомившись с материалами, вызвала на свое расширенное заседа­ние Вячеслава Всеволодовича Иванова и заслушала его объяснение.

В своих объяснениях Вяч. Вс. Иванов заявил о несогласии с оценкой советской и партийной общественностью антисоветского романа Б. Пастернака «Доктор Жива­го».

Кроме того, комиссия на этом заседании пыталась выяснить характер отношений Вяч. Вс. Иванова с изменником родины, невозвращенцем, ныне гражданином США Р. О. Якобсоном. На заседании комиссии Вяч. Всеволодович Иванов отрицал какие- либо личные связи и неофициальные встречи с Якобсоном. Однако впоследствии, спустя несколько дней, в беседе с секретарем партбюро П. Ф. Юшиным он вынужден был признать, что играл роль посредника в организации встречи Якобсона с Пастер­наком на даче последнего. Кроме того, в той же беседе Вяч. Вс. Иванов сообщил и о другой частной встрече с Якобсоном в Москве.

Комиссия ознакомилась также с выступлением Вяч. Вс. Иванова на Международ­ном лингвистическом конгрессе в Осло, на Международном Славянском конгрессе в Москве и с его статьей, напечатанной в № 5 журнала «Вопросы языкознания» за 1958 год. Из этих материалов видно, что Вяч. Вс. Иванов всячески поддерживает и популяризует работы Р. Якобсона как в своих выступлениях на международных съездах, так и в советской прессе.

Такой характер личных связей и апологетическое отношение к идеям, концепциям и личности врага марксизма Якобсона несовместимы с достоинством советского ученого-патриота.

Идейно-моральная неустойчивость Вяч. Вс. Иванова проявилась и ранее (в публич­ной защите идейных ошибок профессора С. М. Бонди, отмеченных в решении МГК КПСС в 1957 году).

Комиссия считает также необходимым подчеркнуть, что за годы пребывания Вяч. Вс. Иванова на факультете он не проявил себя активным общественником и борцом за внедрение марксизма-ленинизма в языкознание.

Таким образом, на основании длительной и подробной беседы с Вяч. Вс. Ивановым и всестороннего обсуждения указанных выше фактов комиссия пришла к единодуш­ному заключению, которое она выносит на рассмотрение и утверждение Ученого Совета:

1. Вячеслав Всеволодович Иванов своими антипатриотическими поступками и поведением в отношениях с Б. Пастернаком и Р. Якобсоном обнаружил отсутствие элементарной идейно-моральной устойчивости, необходимой для советского ученого и преподавателя-воспитателя советских студентов.

2. В длительной товарищеской беседе в комиссии Вяч. Вс. Иванов не проявил никакого стремления осознать допущенные им ошибки и, как обнаружилось позднее, проявил неискренность, скрыв ряд существенных фактов, касающихся его встреч с Якобсоном.

3. Освободить Вячеслава Всеволодовича Иванова по изложенным выше мотивам от должности преподавателя филологического факультета Московского университе­та.

Председатель Ученого Совета филологического ф-та МГУ профессор Сама­рин Р. М. (подпись)

Ученый секретарь (А. Д. Калинин) (подпись)

(печать филологического факультета МГУ)

Решение, почти дословно воспроизводившее зачитанное перед тем заключение комиссии, было принято открытым голосованием и единогласно. Я при этом присут­ствовал и видел, как секретарь совета Калинин (его «ученая» деятельность для меня остается загадкой, поэтому это прилагательное в обозначении его должности опускаю) ходит по рядам, останавливается перед каждым членом совета ровно столько, сколько было нужно, чтобы он поднял руку «за» решение. Разумеется, он при этом никого не пытал, воздействие было только психологическим, но я уверен, что некоторым членам совета под его взглядом было не по себе. Дольше всех медлил П. С. Кузнецов, но и он в конце концов поднял руку под удавьим взором секретаря. Я огорчился за него, в научных спорах он держал себя достойно. Я не затаил зла и пришел его поздравить с юбилеем, отмечавшимся в Коммунистической аудитории университета через не­сколько месяцев. После открытого голосования Ученый совет должен был тайным голосованием отменить результаты незадолго до того прошедшего конкурса на то место, которое я тогда занимал. При тайном голосовании был один голос против (как мне потом говорили, литературоведа Г. Н. Поспелова, я с ним позднее не раз виделся и даже отвечал на его научные вопросы о мифологическом образе Люцифера, но я стеснялся спросить его, верен ли слух, будто в моем деле Люциферу или Мефистофелю он не подыгрывал).