Михаил Мондич - СМЕРШ [Год в стане врага]

— Садись, Вера! Садитесь! — обратился я к Андрею.

— Ты все работаешь? — спросила Вера звонким голосом.

Мне показалось, что вместе с Верой в комнату вошло еще что-то, что не знало никаких забот, никаких переживаний, никакой печали.

Андрей — красивый парень, высокого роста — богатырь.

— Да, Вера, работаю. В такую погоду можно только сидеть дома и работать.

— Почему ты не заходишь? Я ждала, ждала — и напрасно.

— Почему не захожу? Скажу тебе правду: не хотел тревожить тебя.

— Глупости. Тебе, наверно, наговорили всяких небылиц?

— Наговорили.

— И ты поверил?

— Да.

Вера задумалась. Лицо ее стало серьезным, улыбка исчезла.

— Я это знала. Потому и зашла к тебе.

— Спасибо.

— Не верь слухам.

— Хотелось бы, да не могу.

Андрей пристально смотрел на Веру. Она, заметив его взгляд, нахмурилась.

Я решил переменить тему и засыпал Веру десятком вопросов: как она жила, в кого влюблялась, часто ли скучала, вспоминала ли меня.

Вера со своими вопросами тоже не отставала. Я должен был рассказать ей о своих приключениях, увлечениях, работе и, главное, о планах на будущее.

— Планов у меня нет. Я никогда не буду выдающимся человеком, да и не хочу им быть. Мой идеал — человек-труженик. И, поверь мне, именно для таких людей у нас больше всего работы. Нас слишком мало, чтобы мы решали свою политическую судьбу. Это всегда за нас делали, делают и будут делать другие. Нам же нужно создавать хорошие школы, строить заводы, дороги, электростанции, одним словом, — строить жизнь. У нас до сих пор ничего нет. А сколько можно было бы сделать, если бы у нас были люди-труженики! Возьмем, к примеру, Тереблянскую электростанцию. Представь себе, построить электростанцию мощностью в 200 000 киловатт. Нам хватило бы этой энергии для всей нашей промышленности, — десятки заводов получили бы даровую энергию, в каждой хате горела бы электрическая лампочка, все поезда двигались бы этой энергией.

— Это все можно будет сделать только, когда власть будет в руках коммунистов, — перебил меня Андрей.

— Все это могут сделать люди-труженики, — продолжал я, как бы не замечая его слов, — так как это серая и неинтересная работа. Сколько богатств таится в наших горах, сколько соли, угля, железа, нефти! Нужны только люди-труженики, а не дешевенькие демагоги, не умеющие ничего другого, как кричать и ругаться, голосовать то за Украину, то за Венгрию, то еще Бог знает за кого. Причины нашей трагедии именно в отсутствии этих людей-тружеников.

— И в отсутствии свободы, равенства и братства, — вторично перебил меня Андрей.

— Этих вещей, господин учитель, не существует в мире.

— Но в Советском Союзе они существуют!

— В этом мы скоро убедимся, — вмешалась в разговор Вера.

Я слишком хорошо знал участь свободы, равенства и братства в Советском Союзе. Мне стоило большого усилия побороть в себе желание доказать этому лентяю всю ложь его слов.

— Ты права, Вера! Мы в этом скоро убедимся. Вы, господин учитель, не собираетесь к партизанам?

— Не-ет. Почему?

— Я только так спросил. Думал приобрести в вас компаньона.

— Ты шутишь, Коля?! — встревожилась Вера.

— Нет, не шучу. Я — не коммунист, а к партизанам пойду.

— Это лишнее, господин инженер, — присоединился к возражениям Веры Кралицкий.

— Лишнее для трусов и лентяев, а для сереньких людей, по-настоящему любящих свой народ, это совсем даже не лишнее.

Кралицкий обиделся.

— Что же, Коля, желаю тебе счастья и удачи… перед уходом обязательно заходи проститься.

— Зайду, Вера, зайду непременно.

После их ухода я долго не мог успокоиться. Вера любила меня так же, как и раньше. В этом я теперь вполне уверен. Кралицкому я отомстил. Пусть не зазнается.

Когда же мне идти к партизанам? Завтра? Пожалуй так. Фронт быстро приближается. Выстрелы с каждым днем слышны яснее и ближе. Венгры отступают по всей линии фронта.

Отступают. Это скрип их телег.

В окна стучат капли холодного дождя.

Под вечер я переоделся. Галифе, сапоги, свитер, непромокаемое пальто были единственной защитой от непогоды.

Родителям я сказал, что уезжаю в Мукачево по неотложному делу. Мама, как и всегда, разгадала мои замыслы. Не поверила мне, но и не останавливала.

Вера была дома. Она, должно быть, ждала меня.

— Садись, поговорим.

Я повиновался.

— Меня удивляет твое решение. Зачем нужны тебе эти партизаны, право, не понимаю.

В голосе ее слышался упрек.

— Я скоро вернусь, Вера.

Наступило молчание. Мне хотелось многое сказать Вере, но я молчал. Вера тоже не находила слов для выражения своих подлинных чувств.

— Возвращайся как можно скорее. Буду ждать… Кралицкого я просила вчера не заходить больше.

— Напрасно. Я не хочу быть твоим тираном.

— Не говори глупостей. Скажи лучше, где с тобой можно будет встретиться? Ты же погибнешь от голода в лесах со своими партизанами.

Напускное душевное равновесие, с которым Вера меня встретила, исчезло. Она поцеловала меня и упрекала в ненужном решении. Такой милой, откровенной и любящей я ее видел впервые.

— Да сбережет тебя Бог, — сказала она на прощанье.

Наконец-то судьба улыбнулась мне. Я отдыхаю в лесной избе. Тепло, уютно.

Три дня я бродил с партизанами по лесам и кустарникам. Зачем все это нужно было, не понимаю до сих пор. Чижмар говорил, что партизаны должны быть постоянно в движении, только тогда они неуловимы. По моему же мнению, в наших условиях — это совершенно ненужное правило партизанской войны.

Если бы венгры хотели нас уничтожить — уничтожили бы очень легко. Но они нами просто не интересуются. Чижмару это известно. Он избегает встречи с венграми даже в тех случаях, когда перевес явно на нашей стороне. За это я его уважаю.

Проклятый дождь. Когда же он пройдет? Если бы не он, моя партизанщина была бы приятной прогулкой в лесах. Но дождь замучил меня. Сырость пронизывает до костей. Холодно. Даже присесть отдохнуть невозможно.

Сегодня мы сделали полезное дело. Несколько гонвейдов гнали по дороге захваченный в Польше скот. Череда насчитывала голов 300. Я предложил Чижмару напасть на венгров и угнать скот в лес.

— Добре, — согласился Чижмар.

Операция удалась нам блестяще. Старики венгры, более уставшие, чем угоняемый ими скот, разбежались при первом выстреле. Партизаны угнали стадо в леса.

— Травы еще много, не подохнут, — потирая руки от удовольствия, говорил Чижмар. — Потом можно будет все стадо выловить.

Венгры даже и не пытались преследовать нас. Странные они. Отступают без боев, днем и ночью тянутся их телеги. Вид у них усталый, в глазах — безнадежность. Наши села не грабят. До сих пор ни одного случая грабежа или насилия. Боятся ли партизан, или действительно считают русинов своими кровными братьями? Не знаю. Но ведут себя безукоризненно.