Николай Шахмагонов - Смерш. Задача со всеми неизвестными

Признание сдавшегося диверсанта.

Ранним утром, когда начальник управления контрразведки «Смерш» фронта генерал-майор Константин Павлович Порошин переступил порог управления, оперативный дежурный, чётко отрапортовав, что во время его дежурства происшествий не случилось, сообщил:

– Звонили из военной комендатуры. Рано утром к ним явился диверсант, выброшенной минувшей ночью в районе урочища Озёрное. Пришёл сдаться. Сообщил, что возглавлял диверсионную группу и потребовал, чтобы его немедленно доставили в самый высокий штаб контрразведки.

– Потребовал?

– Именно так сказали…

– Любопытно… И дерзко в его положении, – усмехнулся Порошин и повторил: – Надо же, потребовал… Ну и что же?

– Я велел привести к нам, – сказал оперативный дежурный, причём сказал таким тоном, словно спрашивал, правильно ли сделал. – Сообщили, что у диверсанта этого сведения особой важности.

– Хорошо, – кивнул Порошин, – Отметать такие заявления не стоит. Кто знает, что там у него за информация? Ну так где же он?

– Везут… Должны скоро быть.

– Как доставят, приведите ко мне.

Может быть Порошин и не придал особого значения заявлению сдавшегося изменника родины. Знал по опыту, что они, все эти шпионы и диверсанты, как жареный петух клюнет, что угодно наговорят, чуть ли ни то, что сдались в плен, с задачей Германию изнутри взорвать. Всякого разного бреда уже Порошин наслушался. Но обычно сдавшиеся или задержанные вели себя испуганно, были подавлены, а этот требовал.

Подумалось, а может это наш разведчик, внедрённый в разведцентр, оказался в группе, отправленной на задание. Не мог же он отказаться лететь на основании того, что должен по нашему заданию работать в разведцентре. Наш разведчик, не имея права открывать себя в комендатуре, мог потребовать, что бы его направили в управление контрразведки. Но он бы так и сказал, а не просил отвезти в самый высокий штаб.

Порошин, невысокий жилистый генерал, с приятным располагающим лицом, по выражению которого трудно было представить столь суровую его воинскую специальность, был в разговорах с подчинёнными сдержан и никогда не переходил на окрики и оскорбления. Он легко поднялся по лестнице на второй этаж и прошёл к себе в кабинет, вход в который был прямо из коридора, поскольку в здании не нашлось помещений с комнатами, которые можно было использовать для адъютантов или секретарей. Управление помещалось в чудом уцелевшем строении, трудно улавливаемого предназначения. Здесь уже похозяйничали немцы во время оккупации.

Окна кабинета выходили в сад, тоже чудом уцелевший, видимо, в доме этом жил во время оккупации какой-то высокий чин вермахта. Или располагалось подразделение штаба.

Порошин распорядился, чтобы принесли документы, телеграммы, приказы, поступившие утром. Но приступить к чтению не успел, потому что позвонил оперативный дежурный и доложил, что диверсанта только что доставили.

– Так давайте его сюда.

Оперативный дежурный сам ввёл в кабинет молодого человека среднего роста, крепкого телосложения с лицом, которое чем-то неуловимо располагало, несмотря на то, что, по сути это ведь был враг. Молодой человек держался на редкость уверенно. Даже довольно вежливо поздоровался.

Порошин смерил его суровым взглядом и спросил:

– Кто вы?

– Луков Василий. Старший в диверсионной группе разведцентра Абвера. Группу десантировали минувшей ночью в районе урочища…

– Какого урочища? – попросил уточнить Порошин.

– Оно обозначенного на немецких картах как Заозёрное. Это в пяти километрах северо-восточнее Крещенского Брода.

– Где сейчас находится ваша группа и каков её состав?

– А её, группы-то этой, боле нету, – со странной усмешкой сказал диверсант.

– Куда ж она делась? – уже с интересом спросил Порошин. – Погибла при высадке?

О том, что была высадка диверсантов и диверсанты уничтожены, докладов не поступало, но ведь их могли уничтожить ориентированные на противодействие или случайно оказавшиеся в районе десантирования подразделения НКВД, а потому доклад мог пойти по другой линии. Мелькнула мысль: «Вот всё и прояснилось – получился полный провал, ну командир группы и поспешил сдаться, но то, что услышал в ответ, заставило удивиться».

– Я сам ликвидировал группу. При высадке каждого в отдельности, ну… Словом группы больше нет.

«Фантастика какая-то», – подумал Порошин и уточнил:

– Сами ликвидировали?

– Так точно. Сам. Могу показать всех убитых. Запомнил, где их оставил. Ну и, конечно, груз для диверсий. Но до того, как будет серьёзный допрос и всё прочее, что необходимо в отношении меня, очень прошу вас выслушать то главное, ради чего я и прибыл к вам.

– Слушаю, – кивнул Порошин, решив уж довести до конца это странное дело, несмотря на то, что задач у него было выше крыши, и полагая, что сдавшийся диверсант будет выдумывать какие-то легенды и вымаливать себе оправдания.

– Говорите, слушаю…

– Минувшей ночью в тыл…, – он помялся, – в наш тыл, – но заметив на лице Порошина усмешку, поправился: – В тыл фронта выброшено пять диверсионных групп. Главная задача: диверсии на фронтовых коммуникациях. Три из них, теперь уже две, имели цель – стратегический железнодорожный мост близ Крещенского Брода.

– Две группы нацелены на мост? – уточнил Порошин. – А ещё две?

– Это мне точно неизвестно. Кажется, диверсии на автомобильных дорогах.

– А те две, что нацелены на мост… Что вы можете о них сказать? – очень спокойно, не меняя тона, спросил Порошин, хотя не мог не встревожиться.

Железнодорожный мост, о котором шла речь, был очень важен для фронта и прежде всего для его ударной группировки.

Планировалось крупнейшее наступление. Подготовка проходила в глубочайшей тайне, но, очевидно, немцам стало что-то известно, пусть даже в самых общих чертах. Недаром они постоянно делали попытки уничтожить мост с воздуха, но командование фронта обеспечило надёжную оборону. Плотный зенитный огонь, истребители… словом, немцы теряли большое количество самолётов, но пробиться к мосту не могли и, очевидно, решили сменить тактику.

Порошин знал, что налёты с недавнего времени почти совсем прекратились.

Мост этот был особенно важен ещё и потому, что остальные переправы сильно повреждены, и пропускная способность их оставляла желать лучшего, да и не каждый эшелон можно было послать через них. Этот же гигант имел две колеи, а потому поезда шли в интенсивном режиме и в сторону фронта, и в сторону тыла.

В случае подрыва моста никакой возможности быстро наладить переправу в этом районе, не оставалось. Топкие, болотистые берега не позволяли. К мосту вели длинные дамбы по обоим берегам. Мост стоял на прочных опорах.