Константин Сорокин - Трудные дни сорок первого

Такие приказы оказывали воздействие, враг оборонялся упорно. Но неудержим был наступательный порыв наших воинов. Целеустремленно и настойчиво развивали они успех. 25 декабря Военный совет армии докладывал командованию Западного фронта, что подвижная группа генерал-майора В. С. Попова в течение дня вела упорные бои за Калугу. 258-я стрелковая дивизия заняла Ромоданово, Санаторий, Аненки и вступила в бой за Макарово и Желыбино. 217-я стрелковая дивизия захватила переправу через реку… Противник разрушил связь и дороги, подтягивает свои 31-ю и 137-ю пехотные дивизии и, опираясь на заблаговременно подготовленную оборону (окопы, местами — проволочные заграждения в пять рядов), упорно продолжает бои за Калугу…

Хочу подчеркнуть, что по численности и вооружённости наши войска, действовавшие в районе Калуги, значительно уступали гитлеровцам. И все же мы твердо верили: город возьмем! Весьма благоприятную обстановку для этого создавало то, что 217-я и 413-я стрелковые дивизии заняли охватывающее положение с юго-запада, а 340-я — с северо-востока. Бесспорным преимуществом над врагом был высокий боевой дух советских воинов.

Вечером 28 декабря состоялось заседание Военного совета. На нем были рассмотрены оперативные документы и обращение к войскам. На другой день вблизи Калуги, в домике лесника, генерал И. В. Болдин собрал командиров соединений и поддерживающих частей. Слово попросил начальник артиллерии армии полковник К. Н. Леселидзе:

— Проведенная рекогносцировка местности показала, что у противника высокий берег Оки, там у него батареи. При дневном наступлении гитлеровцы увидят наши силы, разгадают замысел и расстреляют идущие на штурм войска…

— Что вы предлагаете? — спросил Болдин.

— Ночной штурм города.

Предложение Леселидзе было резонным, убедительным, дельным. Я поддержал его: при ночном наступлении мы сможем создать у врага впечатление о превосходстве наших сил. Командиры соединений согласились с таким мнением. Было принято решение совершить штурм в ночь на 30 декабря. Командующий армией, я и начальник штаба полковник Н. Е. Аргунов подписали боевой приказ.

Ночной удар лишил противника возможности вести прицельный огонь, ошеломил его, подавил волю к сопротивлению. Наши же воины, наоборот, творили чудеса мужества, отваги. Немыслимо перечислить имена всех героев того боя. В штурме Калуги еще и еще раз проявились массовый героизм советских воинов, их подавляющее моральное превосходство над врагом.

Командир роты 154-й стрелковой дивизии коммунист Брусинов первый со своими подчиненными ворвался в город и лично уничтожил семнадцать фашистов.

В 510-м стрелковом полку этой же дивизии выбыл из строя командир 1-го батальона. В подразделении, отрезанном от главных сил части, сложилась крайне напряженная обстановка. Ее разрядил политрук Угодников. Он возглавил батальон и повел воинов в контратаку. Вражеское кольцо было разорвано…

30 декабря над старинной Калугой, освобожденной от захватчиков, взвился красный флаг.

— Пойдем, Константин Леонтьевич, — пригласил меня Болдин, — посмотрим город.

Мы неторопливо шли по просторным улицам, сворачивали в узенькие переулки и всюду видели следы недавнего боя: груды битого кирпича и стекла, догорающие дома, клубы едкого дыма, трупы вражеских солдат и офицеров. Иногда то здесь, то там раздавались автоматные и пулеметные очереди, глухие разрывы гранат. Это наши специально выделенные подразделения выбивали из подвалов, снимали с чердаков затаившихся там гитлеровцев.

— А говорят, Иван Васильевич, — сказал я командарму, — история не повторяется.

Болдин остановился, глянул на меня вопросительно:

— Что ты имеешь в виду?

— Участь непрошеных гостей в России. Полчища Наполеона тоже рвались к Москве по северным рубежам вот этой калужской земли. И по ней же, устилая поля и леса закоченевшими телами, бежали к берегам далекой Сепы.

— Еще как бежали! — энергично подтвердил Болдин. — Еще как! Да только мало кто добежал. От более чем шестисоттысячной «великой армии» остался один пшик. Убежден: то же самое ожидает и фашистов. Так что верно, история повторяется… Пошли дальше.

Продолжая осматривать Калугу, мы убедились, что еще вчера покидать ее противник не собирался. Сделать это его вынудил стремительный и мощный удар 50-й. Спасая свою жизнь, гитлеровцы ретировались налегке, побросав в городе бронетранспортеры, орудия, минометы, грузовые и легковые автомашины, полевые кухни. Кстати, в качестве трофеев нам достались и стоявшие на высоком берегу Оки батареи. Те самые, о которых предупреждал накануне штурма полковник Леселидзе. Орудия были целехоньки, даже замки с них не сняты, а в капонирах аккуратно сложены зеленые ящики со снарядами.

Незаметно для себя мы вышли к вокзалу. И здесь все свидетельствовало о торопливом бегстве врага. На железнодорожных путях застыли с десяток паровозов, эшелон с танками, эшелон с оружием, еще один — с продовольствием и с рождественскими подарками фашистам. Но получать их было уже некому, сотням и сотням неудавшихся завоевателей наши бойцы вручили другие подарки — меткие пули.

К нам подошли трое пожилых железнодорожников. Одни из них, как выяснилось, был машинистом. Я поинтересовался его именем-отчеством.

— Василий Иванович.

— Ого, — засмеялся Болдин, — полный мой тезка, только, правда, наоборот. Можно ли, тезка, разогреть паровоз, и как можно скорее?

— Можно, товарищ генерал. Но, если не военная тайна, для какой цели?

— Чтобы оповестить жителей города о пашей победе.

— О!..

И вскоре морозный воздух уходящего сорок первого года прорезали басовитые гудки паровоза. Они извещали о том, что древняя Калуга снова стала свободной.

Вечером того же дня, то есть 30 декабря, войска 50-й армии покинули город. Они уходили навстречу новым боям. Что ожидало их в тех боях? Новые неимоверные трудности и лишения, новые жесточайшие испытания огнем и железом. Командиры, политработники, рядовые красноармейцы были готовы к ним. 13 кровопролитных сражениях на ближних подступах к Москве они, закалившись физически, окрепнув морально, научились беспощадно бить ненавистных оккупантов.

написал 22 июня, в первый же день войны, Алексей Сурков. Слова поэта стали для бойцов нашей армии своеобразной клятвой, с одной, правда, поправкой. Тогда, в трудные дни сорок первого, не о славе думали они, а о том, чтобы защитить Родину-мать от лютого врага. И сделали для этого все, что могли.