Константин Сорокин - Трудные дни сорок первого

Па свою память я никогда не жаловался, до сей поры меня она вроде бы ни разу не подводила, и все-таки безоглядно положиться на нее я не рискнул, поскольку речь идет о военных событиях, о судьбах тысяч и тысяч людей. Малейшая неточность — и можно исказить боевой облик фронтовика, картину сражения с участием десятков полков, дивизий, корпусов. За такие неточности, а они, к сожалению, порой встречаются в мемуарах, читатели справедливо критикуют авторов. Особенно остро реагируют на них ветераны, участники войны.

Поэтому я долго работал в Центральном архиве Министерства обороны. Сделанные там выписки об оперативно-тактической обстановке в 16-й и 50-й армиях в описываемый мною период, о расстановке сил и средств, а также о деятельности политорганов, партийных и комсомольских организаций, воинском умении, стойкости и мужестве, фронтовом братстве бойцов, командиров, политработников составили несколько вместительных общих тетрадей. Кроме того, немало ценных документов о Смоленском сражении и боях за Тулу сохранилось в моем личном архиве. Хорошо выручили меня подшивки армейских и некоторых дивизионных газет.

Однако и это посчитал недостаточным, обратился к ветеранам с просьбой прислать мне свои воспоминания о тех трагических, но одновременно и героических уже далеких днях сорок первого.

Откликнулись фронтовики незамедлительно. В моих руках оказались драгоценнейшие письменные свидетельства генерал-лейтенанта М. Ф. Лукина, генерал-майора М. Д. Борисова, полковника И. И. Свирилина, подполковника Н. Н. Дубышкина и многих-многих других товарищей, с которыми делили и горечь поражений, и радость первых успехов в начальный период войны. Только после этого посчитал, что имею моральное право приступить непосредственно к написанию книги.

Надо сказать, что несколько лет назад я выступал в печати с воспоминаниями о боях 1941 года. Признаюсь откровенно, очень волновался: как-то их примут читатели? Не ради похвальбы, а, как говорится, ради истины замечу: отзывы, устные и письменные, были самые благожелательные. Такое, конечно, не могло не радовать. Но вместе с тем было и о чем задуматься.

Дело в том, что отдельные страницы той части воспоминаний, где рассказывалось о боях под Тулой, вызвали у бывших фронтовиков довольно живой обмен разноречивыми мнениями. Когда, допустим, говорилось о Тульском рабочем полке, то одни утверждали, что его боевым действиям в книге уделено много внимания, другие, наоборот, — маловато, третьи — в самый раз. Примерно то ясе отмечалось и в отношении 732-го зенитно-артиллерийского полка ПВО, 34-го полка НКВД. Иные товарищи заявляли, что автор публикаций при описании хода боевых действий допустил ряд неточностей, что он грешит-де слишком вольным обращением с историческими фактами и событиями, недооценивает боевые заслуги самих туляков, в частности, рабочего полка.

Последний упрек прозвучал для меня особенно странно. Труженики города, области и воины были едины, каждый внес свой вклад в героическую оборону Тулы и я всегда подчеркивал это. В то трудное и грозное время все паши объединенные силы, все помыслы были направлены к одной цели: не дать немецкому фашизму поработить родную землю, и мы били по нему крепко сжатым кулаком. Это во-первых. А во-вторых, воины 50-й армии высоко ценили подвиги рабочего полка. И когда он оказался в оперативном подчинении армии — мы делали все, чтобы он чувствовал себя полноправным членом пашей многотысячной боевой семги, о его людях и их делах мы не жалели добрых, похвальных слов. Да и как можно было не сказать их, когда день за днем защитники Тулы, не жалея своей жизни, преграждали танковой лавине Гудериана путь к родному городу, а значит, и к столице Отечества, Москве! Боевые дела и воинов, и рабочих, взявших в руки оружие, заслуживают самого высокого отличия.

Подкреплю сказанное моей же статьей, опубликованной осенью сорок первого в армейской газете «Разгромим врага». Я тогда писал:

«На что рассчитывали немцы, подойдя непосредственно к Туле? Собрав значительную танковую группу, они предполагали с. помощью авиации быстро подавить нашу пехоту, вызвать среди защитников Тулы панику и на их плечах ворваться в город.

Тем временем Тула быстро готовилась к обороне. Со всех сторон выросли оборонительные укрепления: противотанковые рвы, надолбы, орудийные засады…»

Далее говорилось о том, что в последних числах октября, студеной ночью, гитлеровцы предприняли первую атаку на город с юга по шоссе Орел — Тула, бросив в бой восемьдесят танков, около полка пехоты и две роты мотоциклистов. Положение создалось критическое. Следовало проявить исключительную стойкость и мужество, чтобы не дрогнуть, не отступить, сорвать замысел противника.

Поддерживаемые дружным огнем артиллерии, тульчане с чрезвычайно ответственной задачей успешно справились. «Хорошо дрался, — констатировал я, — сводный рабочий полк… Бойцы защищались отчаянно. Танки нарушили связь, подошли к командному пункту командира полка. Не-смотря на это, полк, сражавшийся впервые, держался».

Так, напоминаю, писал я в дни боев за Тулу. То же самое, но, разумеется, иными словами, рассказал и много лет спустя. И вдруг — обвинение: боевые действия рабочего полка автор недооценивает… Было отчего прийти в замешательство. И тут снова поспешили мне на помощь многие и многие фронтовые товарищи, и среди них дважды Герой Советского Союза генерал армии Д. Д. Лелюшенко.

— И ты, Константин Леонтьевич, склонил голову, опустил очи к долу? — при очередной нашей встрече в Москве проговорил в привычной полушутливой манере Лелюшенко. А затем уже серьезным тоном добавил: — Не печалиться, друже, а радоваться надо. Очень даже хорошо все получилось.

— Чего же хорошего, Дмитрий Данилович? — не понял я.

— Как чего? Есть повод потрудиться над воспоминаниями еще. Что-то уточни, что-то убери, что-то добавь. Впрочем, с моей точки зрения, убирать ничего не надо. А вот расширить и добавить у тебя есть что, ты же о виденном и пережитом осенью сорок первого рассказал далеко не все!

После довольно долгого молчания генерал Лелюшенко заключил:

— Непременно потрудись, Константин Леонтьевич! Негоже нам, солдатам второй мировой, уносить бесследно с собою то, что знаем. — Вероятно, чтобы развеять невольно прорвавшиеся нотки грусти (увы, это была моя последняя встреча с Дмитрием Даниловичем), заговорщицки подмигнул, улыбнулся: — Потомки не простят!..

И я снова принялся за работу, растянувшуюся на несколько лет. Снова скрупулезно сверял свои воспоминания с документами Подольского и личного архивов, рассылал во все концы страны письма, прося боевых соратников подтвердить тот или иной эпизод, встречался с ветеранами.