Юрий Смолич - Рассказ о непокое [Страницы воспоминаний об украинской литературной жизни минувших лет]

К осени двадцать четвертого года я театр все-таки оставил: не мог я быть актером, когда меня непреодолимо тянуло к литературе, да и не был я никаким не актером, не режиссером — просто ошибка в выборе профессии на заре туманной юности.

И я сразу пришел к Блакитному.

— Товариш Василь, — сказал я, волнуясь и робея, — у меня… личная просьба.

— Личная? — Василь удивился. С личными просьбами я не обращался к нему никогда. Вообще личные просьбы в те времена как-то… не практиковались. — А что такое?

Я изложил свое дело. В редакции "Культура і побут" работало два человека — Гордей Коцюба и девушка-помощница, которая выполняла секретарскую работу, просматривала рукописи после манишки, держала корректуру. Девушка эта с работы уходила, и место ее должен был запять кто-то другой. Вот я и просил назначить на эту должность меня. Почему? Потому, во-первых, что, уйдя из театра, я оставался без зарплаты, а гонорара за статейки в "Вістях" да инсценировки для Губполитпросвета не хватало на прожитье. Во-вторых, секретарство в журнальчике — это все-таки нечто "окололитературное", а меня так тянуло поближе к литературе…

Василь покраснел, когда я заговорил о материальной стороне дела — денежных причинах, понуждавших меня искать работу с постоянным окладом: разговоры о финансовых делах, какие б они ни были, всегда приводили Блакитного в смущение. Потом глаза его стали какими-то отсутствующими — это означало, что внезапная мысль овладела Василем.

— Нет, нет! — вдруг после паузы сказал Василь. — Это никуда не годится!

— Почему? — огорчился я. — Мне, конечно, не приходилось до сих пор этим заниматься, но я думаю, что скоро овладею типографской премудростью. Не святые горшки обжигают. А я все-таки окончил гимназию…

— Да нет! — замахал руками Блакитный и еще сильнее покраснел. — Я не о том! Совсем наоборот! Нельзя распылять силы! Вы не имеете права делать меньше того, что вы можете! А можете вы больше, нежели секретарствовать в воскресном приложении к газете!..

Я хлопал глазами:

— А что я могу? Я знаю, чего я хочу, а что я могу, я еще и сам не знаю…

Наш разговор в тот раз на том и кончился — Блакитный заговорил о чем-то другом, о каких-то неотложных делах театрального "Г. А. Р. Та".

Но через несколько дней меня вызвали в Народный комиссариат просвещения к начальнику Главполитпросвета УССР Логинову (Павлу): мне предложили в отделе искусств (начальник — Пельше) должность инспектора театров.

Мне — неудачнику актеру — руководить театрами?

Мне — двадцатичетырехлетнему юноше, не имеющему никакого жизненного опыта, — занять такой пост!

Я растерялся, перепугался, хотел сразу же с ужасом отказаться, но постеснялся сказать прямо — и попросил двадцать четыре часа на размышления.

А сам поскорее побежал к Блакитному.

Блакитный писал передовицу, но я не обратил внимания на предупреждение Тарана и влетел в кабинет, испуганный и разозленный:

— Это вы говорили обо мне в Главполитпросвете?

Блакитный покраснел:

— А разве плохо, чтоб театрами руководил гартовец? Ведь это даст возможность осуществлять нашу программу в… государственном масштабе! И я еще отвоюю музыкальную вертикаль отдела искусств для Козицкого, а изобразительную для Горбенко…

— Да разве ж я справлюсь!

— Надо справиться. — Блакитный покраснел еще больше. — И справитесь! — закончил он твердо и категорически.

Он был упрям, Василь, и, уж если что решал, возражать ему — пустое дело. Он решил, что надо прибрать к рукам отдел искусств Главполитпросвета, ибо там царила рутина вперемешку с пролеткультовским сектантством, под руководством чудесного, но "не от мира сего" старика Пельше. И он пошел в наступление. А в наступлении Василь всегда воевал тем оружием, которое было под рукой. Под рукой случился я — значит, на линию огня я и был брошен: первый снаряд "Г. А. Р. Та" в наступлении против рутины и пролеткультовщины на театре театральных действий.

Но Блакитный обладал еще одной — необыкновенной — чертой: он верил в людей и доверял людям.

И сила его доверия была такова, что, если уж Василь доверил, надо приложить все силы, но доверие оправдать.

Инспектором театров в Главполитпросвете НКП УССР я стал на следующий же день.

Это — Репертком, комиссии, комитеты, конференции, организация театрального еженедельника "Нове мистецтво" [5] "Новое искусство" (укр.). и участие в непримиримой войне Юра — Курбас — Терещенко [6] Руководители трех крупнейших украинских театров, постоянно спорившие между собой по творческим вопросам. .

Потом я перешел на инспекцию самодеятельного искусства. Это — методком, клубы, кружки, организация передвижных рабоче-крестьянских театров, создание и редактирование журнала "Сільський театр" и опять-таки война: заядлых "самодеятельников" с непримиримыми сторонниками только профессионального театра.

То были войны на театре театральных действий, затяжные, даже кровопролитные, были в них и победы, но чаще поражения.

А Блакитный между тем воевал за всех и одерживал победы. Следом за мной на "музыкальную вертикаль" пришел из музыкального "Гарта" Козицкий, а на "вертикаль изобразительных искусств" — из художественного "Гарта" Горбенко. И тогда отдел искусств вообще капитулировал и его возглавил член литературного "Гарта" Микола Христовый (Аргат).

"Господство" "Гарта" в отделе искусств Главполитпросвета длилось пять лет — еще и после смерти Блакитного.

У меня не сохранился альманах "Кварталы" гартовской группы "Урбино" (не знаю, можно ли найти этот альманах в каком-нибудь книгохранилище), и я не могу вспомнить всех его участников. Припоминаю Вражлывого, Копыленко, Днипровского — словам, молодежь литературного "Гарта".

Мы собирались в гостинице "Астория" — там помещалось тогда издательство "Червоний шлях" [7] "Красный путь" (укр.). — в кабинете директора этого издательства Мишка Ялового (Юлиан Шпол). Программа собраний была всегда одна: каждый читал новый рассказ, обменивались мыслями, сообща решали — годится для печати или нет. Председательствовал всегда Хвылевый, — придуманное им название "Урбино" было символом: в итальянском городке Урбино родился Рафаэль, — от альманаха группы "Урбино" должно было, мол, пойти и украинское литературное возрождение.

Могли ли мы тогда знать, что пройдет совсем немного времени и, допустив в национальном вопросе ряд ошибок, которые будут осуждены литературной общественностью, ближайшими его друзьями и соратниками и заклеймлены партией как националистический уклон, Микола Хвылевый займет антипартийные, антинародные позиции?

Нет, тогда мы не могли этого знать, и Хвылевый был для нас старшим товарищем — писателем и признанным литературным авторитетом.