Анджелика Альпеншталь - Бунтарка, ставшая святой

Ее любимой игрушкой был острый охотничий нож, который она целыми днями с дикими криком метала в деревянный щит.

Анджелина настаивает на том, что не было какой-то особенной детской травмы, которая подорвала ее счастье; по оно, тем не менее, не было счастливым. Она помнит день, когда ей было десять лет, и жизнь перестала казаться ей удовольствием. Она играла с другом в игру и хотела попасть в волшебную страну, который обещала ей эта игра, когда она наберет 10 очков. Она набрала 10 очков, а сказка так и не наступила.

Именно в этот день она поняла, что этот мир — не такой, каким она себе его представляла, и не такой, каким его описывают в сказках. Что он такой же серый, как ее злополучный ковер, а сказки придумали люди для того, чтобы не умереть со скуки.

— В 13 я поняла, что живу как-то не так. Это случилось, когда я осознала, что реальность — моя реальность — это тупая и примитивная борьба за выживание. А мне хотелось чего-то большего, чего-то настоящего, но что это, и как это получить, я не знала… Я как цыпленок в яйце, никак не могла выбраться. И поэтому хотела умереть.

— Мистер Войт, вашему ребенку срочно нужна помощь. Психолога или психотерапевта.

— Но ведь Энджи всего шесть лет!

— И сегодня она заявила, что хочет стать директором кладбища! А когда на уроке рисования учительница взяла ее альбом… Там такое…

— Ну же, миссис как-вас-там, не тяните!

Высушенная, как вобла, директриса явно смаковала момент истины…

— Ее альбом весь забит рисунками и эскизами всевозможных гробов и описаниями похорон в разных странах! Джои смутился.

— Я поговорю с ней, — и тем же вечером спросил исподтишка:

— Ну, дорогая, кем ты хочешь быть?

Энджи почуяла подвох:

— Вампиром!

В результате Анджелину записали в спецгруппу детей, нуждающихся в помощи психотерапевта. В ее школьной характеристике черным по белому значилась: «невыдержанна, склонна к социопатин».

— Так что ж ты, деточка, все гробы рисуешь? — торжествующе спрашивали психиатры.

— Когда думаешь, что можешь завтра умереть, начинаешь ценить каждую минуту жизни, — отвечала она, приводя их в недоумение.

Как-то Анджелина стащила из кабинета директора папку со сбоим личным делом. Двадцать страниц, исписанных убористым почерком, — и все для того, чтобы понять, почему девочка рисует на полях тетрадей гробы, ходит в школу с ножом и красит губы синей помадой.

— Меня с детства называли социопаткой, — вспоминает Анджелина. — Когда я выросла, то решила, что нужно выяснить, что это такое. Пришла в книжный магазин и спрашиваю: «Где у вас литература о социопатах?». Продавец отвечает: «Посмотрите под рубрикой „серийные маньяки“. Ну, думаю, хорошая у меня компания»….

Свою знаменитую коллекцию ножей Анджелина начала собирать с тринадцати лет — ножей, а в четырнадцать привела домой приятеля, с которым они прожили вместе два года. А дело было так: в один из осенних дней ома появилась на пороге дома в обнимку с парнем, у которого на голове был синий ирокез, а в губе, носу и брови торчали сережки.

— Мы будем здесь жить, — отрапортовала девушка и, проигнорировав округлившиеся глаза мамы, направилась и свою комнату.

Два года «молодые» прожили за закрытыми дверями детской комнаты Энджи. Звуки, доносившиеся оттуда, убедили Маршелин в том, что ее дочь давно уже не ребенок. Кроме всего прочего, это были не очень здоровые отношения: они постоянно дрались на ножах.

В шестнадцать лет она чуть не погибла, врачи едва спасли ей жизнь — опасная игра закончилась огромным порезом на сонной артерии… И именно тогда ее приятель ушел. А напоминанием о том времени на теле Анджелины осталось множество татуировок из японских иероглифов, крестов и драконов, сделанных на местах порезов.

— Мне все время казалось, что я была недостаточно хороша для него. Я хотела, чтобы он помог мне вырваться из этого медленного сумасшествия, и каждый раз, когда понимала, что он не мог помочь мне, я выходила из себя и в дело вступали ножи, — я просила его зарезать меня или позволить мне зарезать его… Я постоянно чувствовала, что Зло сидит у меня внутри и пытается вырваться наружу…

Школьные психологи сразу же заинтересовались Анджелиной. День за днем девочка выслушивала лекции о том, что все дети из неполных семей заведомо обречены на неудачную личную жизнь и одиночество. Девочка старалась не разочаровывать врачей и учителей регулярно подкидывала им «работы». Она ненавидела школу. А больше всего в школе она ненавидела тихо сидеть и слушать всякий бред.

Одноклассники, увидев на полях тетради Анджелины нарисованные гробы, пустили слух, что она ведьма, и перестали с ней общаться и объявили бойкот, который длился год. Энджи это было только на руку: она уехала к отцу и познакомилась с компанией панков, которые одевались и выглядели точно так же, как она, и чувствовала себя среди «отбросов общества» своей.

Постепенно психиатры от нее отстали. Она продолжала ходить в черной коже, красить волосы в красный и фиолетовый цвета, а губы в синий, увлекалась театром и метанием ножей… Буквально на вторую неделю пребывания в лос-анджелесском особняке отца она притащила эту невменяемую компанию панков и начала упражняться в метании по живым мишеням прямо в гостиной! В другой раз, придя домой после многочасовых съемок, Войт обнаружил Энджи обкурившейся травки и всю в шрамах — она опять метала ножи. На этот раз, похоже, в саму себя…

Она ускользает в кабинет и возвращается с тетрадкой. На обложке написано какое-то матерное ругательство. На второй странице нарисованы три кинжала и слова «Смерть: вымирание жизни». Есть там рисунки оружия и цитаты: «Выживают только сильнейшие». Дальнейшие определения: «Боль: физическое или умственное страдание». «Вскрытие: исследование трупа». Она быстро выхватывает тетрадку обратно, по-видимому, в смущении. Я вижу слово «ад» и картинку дьявола. За ней — выдранная страница с полосой посередине, на которой виднеется лишь одно слово «Самоубийство».