Анджелика Альпеншталь - Главный провокатор Голливуда. Скандальная биография Джима Кэрри

Расскажите о самом смешном происшествии, которое произошло с Вами за последнее время.

— Не так давно я ехал по улице на своем «Мерседесе», и он заглох прямо в центральном ряду. Все естественно сигналят. Я вышел из машины и что, думаете, увидел на обочине дороги? Огромную афишу моего нового фильма «Брюс Всемогущий»! Так я там и простоял, в тени собственного изображения почти полчаса, абсолютно беспомощный, пока не приехали ребята из автосервиса. Мне кажется, что это происшествие — отличная метафора для всей моей жизни. Я очень долго смеялся в тот день.

— В «Брюсе Всемогущем» ваш герой получил на некоторое время силу Бога. А что бы вы сделали, если бы оказались на месте Брюса?

— Что бы я сделал, если бы стал всемогущим? Тут же отправил бы в ад всех адвокатов моих бывших жен! А если говорить серьезно, то, наверное, постарался бы накормить всех голодных и вылечить всех больных. Ну а после этого стал бы невидимым и пробирался бы в женские раздевалки. Шучу!

Жизнь Джима Кэрри — настоящая иллюстрация известной поговорки «Из грязи в князи». Эмигрировав из Канады в Америку, он всего за несколько лет прошел путь от уборщика, мывшего туалеты на одном из полуразрушенных заводов до самых ярких и высокооплачиваемых звезд Голливуда. А начиналось все вполне обыденно и заурядно. Тогда никто не мог и предположить, что этот высокий сутулый парень, вдруг покорит весь мир блеском своего остроумия и широтой своей души.

В детстве я верил во всепоглощающую силу добра. В сказках зло маленькое, как муха, а добро большое, как лист липучки. С самого начала муха вязнет в этом листе, и с первой строчки ей хана. Там зло глупое, как пень, а добро умное, как лисица. Но детство сопровождает нас не так долго, как хотелось бы. Взрослея и углубляясь в дебри невымышленной жизни, мы узнаем, что добро и припаздывает, и ошибается адресом и в некоторых случаях просто не является, как будто позабыв о своей обязанности расквитаться со злом — так Джим любит говорить, когда журналисты просят его рассказать о своем детстве. У него было очень трудное детство, о котором он не любит вспоминать.

Все кончено. У меня рак желудка, и жить мне осталось от силы пару месяцев, — сказала Кэтлин, едва войдя в квартиру. Ее муж Перси Кэрри и четверо детей — Джим, Джон, Пэт и Рита — сидели за обеденным столом. В комнате повисло тягостное молчание. Наконец Перси собрался с духом:

— Прекрасно, дорогая. Садись ужинать. Только принеси, пожалуйста, соль с кухни.

Кэтлин обиженно надула губки, но соль принесла и даже налила себе супа. Ужин продолжался…

Дело в том, что мать Джима страдала тяжелой формой невроза — ей вечно казалось, что она больна чем-то неизлечимым. Она находила у себя симптомы энцефалита, туберкулеза, пляски святого Витта… Напрасно домашние прятали от нее медицинский справочник — ей достаточно было услышать по телевизору о пеленочном дерматите, которым болеют младенцы при неправильном использовании подгузников, — и готово! Симптомы проявлялись на ее теле незамедлительно. Добро бы еще, если бы она жаловалась на свои мнимые хвори только своим близким, но миссис Кэрри донимала и соседок… В маленьком провинциальном городке — а Ньюмаркет, что в канадской провинции Онтарио, был именно таким — прославиться легко, и Кэтлин очень скоро стала притчей во языцех, Джиму, как и остальным маленьким Кэрри, частенько приходилось слышать за своей спиной «сочувствующий» шепоток: «Бедный ребенок… Его мать — совсем сумасшедшая…»

Однажды, услышав это в очередной раз, Джим резко повернулся и… плюнул прямо в лицо «сочувствующей». Та возопила на всю округу: «Да у тебя и у самого с головой не в порядке, маленький ублюдок!»

Жизнь стала уж совсем несладкой, когда отец потерял работу. Продав дом, семья поселилась в трейлере. Вскоре пришлось продать и его… Иметь чудаковатую мать, да еще и ходить в ужасных обносках — это уже слишком. Так, во всяком случае, считали его одноклассники. Во всем Ньюмаркете не было более презренного мальчика, над которым бы еще вдобавок так издевались, как над Джимом.

Драться было бесполезно — противников было слишком много и они были гораздо сильнее. А вот завизжать: «Йо-хо!», закрутиться волчком, а потом, резко вскочив, укусить обидчика за нос, скорчив при этом дикую гримасу, — это действовало на мальчишек как-то отрезвляюще. Мол, слишком опасно связываться с этим парнем, у которого явно не все дома…

Однажды Джиму повезет: его «представление» заметит директор Комического клуба Торонто, проездом посетивший Ньюмаркет, и вдруг окажется, что ужимки, прыжки и гримасы можно считать не только признаком сумасшествия, но и комическим даром, или даже талантом, как скажет впоследствии его благодетель… Попав на сцену, 15-летний Джим обретет уверенность в себе, успокоится и даже отважится ухаживать за девушками. Многие будут находить его красивым и достойным парнем, а пока…

Когда он был ребенком, то больше всего любил лежать под деревом, уподобившись упавшему желудю и мечтать, а больше всего не любил Рождество.

— Эй, Джим! Как прошло Рождество? — спрашивали его. — Санта Клаус не принес мне ничего кроме боли в сердце, — отвечал он.

Действительно, тяжесть жизни легла на его хрупкие плечи раньше, чем на многих его сверстников. Его отец Перси Кэрри в дневное время работал бухгалтером, а вечером играл в клубах на саксофоне и кларнете. Мать Кетлин была домохозяйкой и воспитывала четверых детей. Джим был младшим ребенком в семье. Его старших сестер звали Патрисия и Рита, а старшего брата — Джейк. Несмотря на то, что семейство было многочисленным и дружным, Джим всегда с самого раннего возраста чувствовал себя аутсайдером и маргиналом. Каждый вечер он бродил по улицам и искал случайных встреч оттого, что душа его бурлила от одиночества. Почему-то тоска всегда ведет по улицам, а отчаяние пришпиливает к месту. Жили они всегда очень бедно и Джим частенько сжимал кулаки и клялся отречься от Бога, потому что был голоден и не способен заработать себе на пропитание. Чтобы не умереть от голода, он был вынужден устроиться мойщиком туалетов на один из заводов в своем родном городе с минимально возможной оплатой — 4 доллара в час. Но этот мизерный оклад ничуть его не смущал частенько он говорил своим братьям и сестрам: