А Гейнс - Очерк боевой жизни ахалтекинского отряда 1880-1881 гг.

Стемнело. Несколько отдельных выстрелов в тылу лагери обратили общее внимание; вскоре узнали, что разъезд драгун, наехав на четырех текинцев, выстрелил по ним и затем, увидев, что, по уходе двух, оставшиеся готовятся к сопротивлению, он изрубил их на месте.

Работы в траншеях имели вид прочного закрепления занятых пунктов: на плотине у Охотничьей калы, несмотря на выстрелы из крепости, рубились деревья; сзади Великокняжеской обделывался плацдарм на две роты, а Ставропольский редут усиливался проведением двух траншей.

Повременные выстрелы с разных батарей и в особенности с Мортирной продолжали поддерживать бдительность текинцев.

Пальба по нашему резерву на первый день не была сильна, хотя из четырех убитых и двенадцати раненых около половины принадлежало войскам, занимавшим лагерь; там же на коновязи было убито две и ранено три лошади.

Ночью текинцы не изменяли своему правилу и отвечали нам пальбой только в исключительных случаях. Когда цель открывалась им ясно, но едва умолкали наши выстрелы, только и гремевшие, по ночам, как восстановлялась полная тишина.

Настало наконец и для нас время, когда 2-го января туман, в роде такого какой, настилал. Этим утром окрестности, был желателен и полезен: пристрелявшиеся накануне стрелки противника должны были опять открыть пальбу по лагерю, но цели не было им видно. Под прикрытием тумана наши [46]с энергию принялись за продолжение вчера начатых работ: провиантские бунты для прикрытия госпиталя и Красного Креста в виде высокой стены укладывались с опасной стороны; то же делалось везде, где находились громоздкая, не ценные вещи; палатки и юломейки углублялись в землю, выкалывались ровики для безопасного отдыха солдатам; самые повозки устанавливались так, чтобы могли хоть отчасти служить прикрытием; все это до того изменило физиономию лагеря, что приходившее из траншей блудили в ней раньше, чем попадали в свою часть. Но как только поднявшийся туман открыл наши работы, пули текинцев, хотя редко, но усиленнее вчерашнего начали врываться во все места.

Пальбу в траншеях мы переставали уже замечать, на тем не менее перестрелка своим чередом, не возбуждая нашего внимания, шла в траншеях безостановочно.

Часов в одиннадцать дивизион драгун, направляясь к стороне Самурского укрепления, неожиданным появлением возбудил общее любопытство, тем более, что всякий, взглянув по направлению его движения, видел, как конные текинцы большими толпами выезжали из-за песчаных курганов. Кавалерия противника и в этом случай, как и прежде, осталась верна себе: опять, примерно угрожая колонне, конвоировавшей из Самурского укрепления казначейство и другие учреждения, не выдержала энергического наступления нашей кавалерии, еще не переходящей даже в рысь, и осадила в пески. Не было случая, чтобы текинская кавалерия, при всегдашнем огромном численном превосходстве, предприняла что-нибудь решительное и хоть бы одно столкновение с нашими войсками повела так, чтобы его можно было назвать сражением; только к реляционных статьях можно встретить определение этой кавалерии опасною силою, в натур же приходилось ее видеть либо как подспорье к быстрому передвижению пехоты, либо удивляющею своею недосягаемостью при бегстве на длинноногих, длинно-шейных, узкогрудых, необыкновенно быстрых скакунах.

В пять часов по пополудни вторичным сюрпризом отряда был более чем изумлен: внутри крепости, на северной стороне, раздались те же громкие крики, которыми сопровождались нападения; но воплю этому можно было судить, что несколько тысяч народа все ближе и ближе подбегали к южному углу, но никто не показывался ни на стене, ни вне крепости. В наших траншеях на эту минуту приостановились работы, прикрытие взялось за винтовки, а артиллерия немного участила огонь. При убеждении, что нападение [47]днем с их стороны невозможно, все в недоумении ждали развязки, не сводя глаз с крепостной степы. Но вскоре крик этот также неожиданно кончился, как и начался. Весь сыр-бор загорелся у них с того, что одно из орудий выбило заклейку в какой-то трещине наверху стены и, судя по тону, что все голоса сосредоточились у этого места, можно было с достоверностью предположить, что раскрытию широкой трещины они придали значение, чуть не равносильное началу штурма.

За исчезновением причины, на несколько минут прервавшей наши занятия, опять все потекло в рамке обыкновенных, нарядов и приказаний, только жизнь к Охотничьей кале изменилась на новый лад: туда сносились ящики от артиллерийских снарядов, туры, фашины, хворость, бревна, метки и проч.; в ней с этого дня прочно поселяются саперные и инженерные офицеры. В этот же вечер началась копка колодца, с которого предполагалось нести минную галерею.

Чем сложнее проектировались работы, тем больше стали нуждаться в покровительстве ночей. Едва стемнело, как начались передвижения и работы к открытых местах: три мортиры были перенесены с батареи № 5-го на левый фланг в батарею № 2-го; из Охотничьей калы туда же отделены были пять ракетных станков с 250 ракетами. Полковник Куропаткин, еще в прошлую ночь пробивали отверстие левее башни в Охотничьей кале, с целью скрыть выход людей, рубивших деревья, теперь этим же самым выходом скрытно за плотиной собрал материал и приступил к обращению ее в сильный вал. Все это, прикрытое наружным спокойствием и обыкновенным бомбардированием, не возбуждало особенного внимания противника и работа не прерывалась до рассвета.

За эти сутки в лагерях на коновязи убито лошадей пять и ранено восемь, а из десяти раненных человек только небольшая часть была задета в траншеях.

На другой день, 3-го января, облачное утро дозволило остынуть воздуху, а появившееся солнце подогрело ее до +8°. Затем ртуть стала быстро подыматься.

Первая весть, облетевшая отряд, была неблагоприятна: в минном колодце, появилась вода и работы стали. Этот случай занял всех, особенно сапер, которые хотели приступить к исследованию просачивается ли эта вода по трещинам из ручья, дотекающего тут же за калою, или она родниковая? Иначе [48]говоря. Можно ли исправить дело отводом ручья или нельзя? Генерал Скобелев после доклада об этом некотором разговоре с подполковником Рутковским и капитаном Масловым, решил бросить начатую работу, двинуться траншеями вперед, дальше от ручья, и там, поближе ко рву, спуститься другим колодцем.

В числе приказаний, отдаваемых в этот день генералом Скобелевыми было и такое, которым оформливалось общественное мнение относительно способа встречи ночных нападений противника. «На случай нападения неприятеля», говорилось в нем, «и в ожидаем его, части становятся позади траншей и стреляют стоя, целясь возможно ниже, пусть неприятель эскаладирует траншеи. Лучшие стрелки и часовые вдоль бруствера траншеи. Разумеется, это пригодно лишь ночью, в виду отсутствия неприятельского огня в особенности и перед, и во время нападения. Люди могут спать, закрывшись кошмами».